на его толстый свитер, но искать что-либо другое ему сейчас было лень. Он собирался уже открыть дверь, но был остановлен чьей-то цепкой рукой, ухватившей его за одежду. «Кому ещё там неймется?» — раздраженно подумал Данилевский и обернулся.

Это оказалась Ангелина. Она сунула ему в руки ватник и шапку, и, встав на цыпочки, намотала на шею чей-то шарф.

— Это еще зачем? Ты чего, Геля?

— Так надо. Там холодно, — пояснила она.

— Так я же в куртке! Зачем ватник?

— Надень его поверх. Поверь, пригодится!

Данилевского удивила ее неожиданная забота. Когда она завязывала на нем шарф, их взгляды встретились, и он изумился тому, сколько печали и боли было в ее глазах. Абсолютно трезвых глазах. («Странно, — подумал Данилевский. — Я же видел, как она выпивала со всеми!») Во взгляде Гели была жалость — будто она знала, что творится в его душе. Или знала что-то еще. «Глупости, я просто пьян и мне все это кажется. И вообще она переживает из-за Загребинской выходки», — решил Данилевский и сказал:

— Не сердись на Борьку, это у него пройдет. Он действительно любит только тебя. А на Майскую не обращай внимания, она всегда была глупой.

— Мне это не важно, — тихо ответила Ангелина. — Будь осторожен в пути.

— Да что ты, свалка здесь рядом, за углом! Я через две минуты вернусь.

— Тем не менее будь осторожен. Странный ты человек, Данилевский. Все время не в той стороне оказываешься. Может, тебе пора сменить прозвище? Глядишь — и выйдешь из темного леса.

Данилевский удивленно посмотрел на нее — она по-прежнему казалась трезвой и печальной.

— Мы мешок не в лесу потеряли. Между прочим, на улице не так уж и темно — там фонари горят.

— Я про лес Данте. Это образное выражение.

— А-а. Я сейчас вернусь. Скажи Борьке, чтоб готовился к встрече мешка.

Данилевский набросил на плечи ватник, оказавшийся не по размеру огромным, и вышел из дома.

Морозная тишина вновь окутала его и немного прояснила рассудок. Он поднял голову, чтоб посмотреть на звезды, но странно — в небе царила лишь пустота. Глубокая черная пустота. Ни одной звездочки! Признаков облаков тоже не обнаруживалось. «Звезды украли», — с некоторым страхом подумал Данилевский.

Он спустился с крыльца и направился по освещаемой фонарем тропинке. Снег поскрипывал под ногами. Хотелось поскорее найти мешок и вернуться обратно.

Данилевский дошел до знакомого поворота, несколько раз останавливаясь, чтоб посмотреть в небо, которое оставалось пустым. «Боже, как же я пьян, — думал он в эти мгновенья. — Как безобразно я пьян!»

Он шел и шел, снег скрипел и скрипел под ногами, а звезды так и не появлялись. Становилось зябко. Свет фонарей остался далеко позади, а свалки все не было. «Я не туда свернул, — решил Данилевский. — В конце концов, если этот дрянной мешок Борьке так дорог, пусть сам с утра его ищет. Если, конечно, бомжи не прибрали. Черт меня дернул идти сюда!» Еще раз взглянув в беззвездное небо, он повернул обратно.

Но что-то было не так. И впереди, и со всех сторон царила такая же чернота, как и над головой. Не было ничего — ни света уличного фонаря, ни отблесков окон Борькиной дачи. «Я заблудился, — с ужасом подумал Данилевский. — Что делать? Куда идти?..»

Под ногами оставалась протоптанная в снегу тропинка. Справедливо решив, что куда-нибудь она его выведет, Данилевский пошел вперед.

Неизвестно, сколько минуло времени, но он шел и шел, а дачного поселка не появлялось. По сторонам от тропинки ощупью определялись ветви кустов и елей.

Панический страх охватил Данилевского. «Я замерзну в лесу, — думал он. — Как это глупо! Замерзну… Господи, Боже мой, помоги!!!»

И тут тропинка уперлась в бревенчатую стену. Двигаясь на ощупь, Данилевский обошел темное строение и — о чудо! — обнаружил дверь. Моля Провидение, чтобы она оказалась не запертой, он потянул ручку.

Дверь легко открылась. В лицо Данилевскому ударила волна теплого воздуха с запахом древесины, какой обычно бывает в банях. В кармане ватника он нашел так неожиданно кстати кем-то забытую зажигалку. В свете ее огонька Данилевский разглядел тесный предбанник с пустым деревянным столом и скамьей, а чуть поодаль — следующую дверь, вероятно, ведущую в парную.

В парной было тепло и чуть сыро. Угли в печи уже потухли, но банные камни ещё не успели остыть. «Рядом с баней должен быть дом, — подумал Данилевский. — И, раз сегодня здесь парились, в доме есть люди. Надо бы найти и расспросить их, где я оказался и как найти дорогу в Борькино садоводство. Черт… Час поздний, спят все, наверно… Могут и не открыть…»

Он чувствовал, что зверски устал. Здесь было так тепло и спокойно, и так не хотелось выходить обратно на мороз… Глаза слипалась. «Завтра спрошу», — решил Данилевский, укладываясь на полог. Сон овладел им мгновенно.

* * *

Первым, что, проснувшись, увидел Данилевский, были лучики дневного света, пробивавшиеся через дверную щель. Голова нестерпимо болела и безумно хотелось пить.

«Как я оказался в бане? Да ещё и так тепло одетый?..» — с удивлением подумал Данилевский. Воспоминания давались с трудом. Смутно всплывало в памяти блуждание в темноте и страх, а вот что было до и после — начисто выпало из головы.

«Надо меньше пить», — пробормотал Данилевский. Выйдя из бани, он тут же зажмурился от ударивших в глаза лучей солнца.

Снег казался необыкновенно ярким. Он переливался тысячами искорок в сугробах, на ветках огромных елей и высоких остроконечных крышах стоявших неподалеку домов. Их стены были такие же белые; местами из-под обвалившейся штукатурки виднелась каменная кладка — не кирпичная, а именно каменная, из округлых серых булыжников.

Эти дома ничем не напоминали дачный поселок Борьки Загребина.

«Надо же было так заблудиться», — подумал Данилевский. Тревога в его душе возрастала — таких построек в ближайших пригородах Петербурга он не припоминал. Встречались, конечно, одинокие каменные конюшни или стилизованные кафе, но эти дома явно были жилыми. Это был какой-то необычный городок… Городок западноевропейского образца.

Данилевский вышел на протоптанную дорожку, уходившую в заснеженный лес. «Странно все это. Какой-то другой мир. Не наш».

Его внимание привлек доносившийся со стороны леса женский голос. Посмотрев в ту сторону, Данилевский замер от изумления.

Из сени заснеженных елей вышла хрупкая молодая женщина, поддерживавшая опиравшегося на ее плечи высокого седовласого мужчину. Оба были одеты не по сезону: он — в потрепанном парадном костюме-тройке с белой рубашкой и слегка съехавшей в сторону галстуком-бабочкой, она — в джинсах и свитере. Верхняя одежда отсутствовала у обоих.

Путники остановились и