сглаживало это напряжение. Сейчас вопросы минимизации рисков актуальны даже для правых популистских правительств. Политические «право» и «лево» во многом определяются тем, какой риск представители политического течения считают более существенным.

Если взглянуть на некоторые политические реформы, проведенные ранее радикалами, то мы увидим, что их аргументация отличалась от той, к какой сторонники реформ прибегают сегодня. Постепенное расширение избирательных прав, наделение правом голоса женщин, бедных и людей с низким уровнем дохода, получателей социальных пособий и в 1989 году людей с ограниченными интеллектуальными возможностями является примером реформ, проводимых вопреки рассчитанным рискам. С каждым расширением избирательного права, трудового права, системы социального обеспечения оппоненты-консерваторы предупреждают о рисках политического вырождения и плохого управления. И тем не менее, эти реформы все же были проведены. Не потому, что в качестве контраргумента приводился другой риск. Предполагалось, что реформы этически значимы сами по себе – чего бы они ни стоили[294].

Со временем даже тоска по неизвестному «неместу» (слово, от которого произошло слово «утопия») переплелась со страхом гибели. Настолько, что утопия оказалась в тени риска и стала сводиться – часто самими утопистами – к мерам защиты от будущих кризисов. Эта тенденция очевидна уже у Маркса, у которого к концу жизни развилась одержимость присущим капитализму саморазрушением. Коммунизм, по мнению Маркса, был не просто утопией; он был «исторической необходимостью», такой же, как капитализм в прошлом[295].

В последнее время загрязняющие природу ядовитые вещества, риск атомной войны и самоуничтожения человечества придали утопии флер необходимости. Сейчас, когда я пишу эту книгу, большинство утопических представлений общества проистекают из многочисленных – и более чем реальных – рисков глобального потепления.

Никто не сомневается, что серьезное отношение к этим рискам вполне разумно. Риски существуют, и мы делаем все возможное, чтобы справиться с многими из них. Эта книга тоже частично основана на анализе рисков, например, риска проблем с психическим здоровьем. Хотя некоторые считают, что в некоторых случаях эффективнее обращаться к страхам людей, чем к их желанию изменить ситуацию[296].

Но вот что удивительно: риски, которым в деле организации общества придается значение реальных, в действительности редко угрожают нашему существованию. Глобальное потепление действительно продолжается, и для его остановки мало что делается; это факт, о котором писали и который анализировали в многочисленных отчетах и научных статьях. Этот риск не замалчивают. В нем есть и нарративная часть, и эффектные образы (таяние ледяных шапок на Северном полюсе, затопление прибрежных зон, засуха и голод). Причины, по которым общество до сих пор не мобилизовалось для борьбы с этим риском, остаются загадкой для социологии и сами по себе являются обширным полем для исследований. Здесь можно выделить как минимум три опасности, связанных с политикой, основанной на неприятии риска.

Риск № 1: Очарование гибели. Когда нас предупреждают о грядущем апокалипсисе, предполагается, что бедствия вызывают ужас. Этот момент стоит обсудить. Я начал свою книгу с общемировой статистики по депрессии и тревожным расстройствам, а также с данных о том, сколько людей серьезно подумывают о самоубийстве. Обращение к страху и вине подразумевает, что людей вполне устраивает их жизнь, но что, если это не так? Истории о крушении мира хорошо продаются, они часто бывают развлечением, не в последнюю очередь в фильмах для семейного просмотра. Гибель земли – тема кукольных спектаклей, балетов и опер. Преступность и терроризм не вызывают у людей ничего, кроме ужаса, а вот разрушению присуще известное очарование. Видимо, многочисленные социологи и философы оказались правы: гибель земли стала, по крайней мере отчасти, завершающей нотой, которую с нетерпением ждут, – пластырем, который неприятно, но нужно содрать, чтобы долгожданные перемены, какие бы они ни были, наконец настали.[297]

Риск: № 2: Этика уступает место расчету. Едва риск выявлен, начинается охота за подходящим контраргументом. Он не обязательно должен быть политическим, не обязательно должен включать в себя какие-нибудь крупные социальные реформы. Для борьбы с глобальным потеплением в качестве технических решений могут подойти возобновляемые источники энергии и атомные электростанции. Те, кто вздумает утверждать, что единственным решением является другой тип общества, столкнутся с тяжестью доказательств: им предъявят технологические достижения, которыми располагает капитализм, и благодетельное вмешательство государства. Обсуждение сразу переходит в техническую плоскость, что приводит нас к Риску № 3[298].

Риск: № 3: Риск против риска. При попытках оптимальным образом справиться с риском катастрофы каждая предлагаемая мера сама подвергается анализу на предмет риска. Тем, кого не устраивает консервативная политика, сложно выиграть в ситуации «риск vs риск», потому что любые крупные структурные изменения – это шаг в неизвестность. В математических расчетах риска скромные меры всегда выглядят лучше. Пример – математическая модель американского экономиста Уильяма Нордхауса, позволяющая оценить, насколько глобальное потепление и политические попытки бороться с ним рискуют «затормозить» экономику. Эта модель, за которую Нордхаус в 2018 году был удостоен Нобелевской премии по экономике, по сути сводится к калькуляции ущерба, в который может вылиться выполнение задач по поддержанию тех или иных температур. Нордхаус основывался на предположении о том, что, возможно, лучше пожертвовать прибрежными зонами и некоторыми видами флоры и фауны, чем затормозить экономический рост. Этическая рефлексия сводится к подсчету цифр, в котором всегда побеждает предложение оставить все как есть.

Самореализующиеся риски

Хелена ест бутерброд с сыром. Ей удалось убедить кухню весьма изысканного ресторана, где мы с ней сидим, приготовить ей бутерброд. Она привыкла к такого рода переговорам и умеет просить о блюдах, которых нет в меню.

– Есть в моих приступах и кое-что хорошее, – говорит она. – При такой депрессии у меня ни на что нет сил.

Хелена выстраивает свою жизнь вокруг риска, и это позволяет ей выдохнуть. Ей просто надо пройти несколько этапов, после чего врач осмотрит ее грудь и скажет, что она здорова. Цикл отчаяния и освобождения. Приключение. Однако бывает, что Хелена беспокоится о болезни другого рода, и эта болезнь не дает ей столь отчетливого чувства освобождения.

– За последний год какие-то идиоты – я так говорю и в шутку, и потому, что они явно не в себе, – два раза назвали меня психопаткой. Как же было обидно. Как обидно. Даже говорить об этом не хочется.

Поскольку психопаты, согласно общеизвестной симптоматике, редко осознают свою психопатию, Хелена начала расспрашивать окружающих. Как вам кажется, я холодный человек? Может, я с кем-то жестоко обошлась, сама того не сознавая?

Человеку, заподозрившему у себя психопатию, придется пройти исследование посложнее скрининга, который выявляет рак легких. Если бы Хелена пошла к психологу и