где он находится, нечем дышать, поскольку весь воздух Майрон засасывает в себя. Просто стоя рядом, он уже доминирует. Когда я жила с ним, моя писательская деятельность страдала. Ты знал об этом?

Я изо всех сил стараюсь не хмуриться.

– Ты его обвиняешь?

– Я обвиняю нас. Он не планета, вокруг которой я вращалась. Он – солнце. Когда я слишком долго находилась с ним, мощность его присутствия была такой, что я боялась исчезнуть в нем. Казалось, еще немного – и гравитация притянет меня слишком близко к его пламени, оно захлестнет меня со всех сторон, и я утону.

Теперь я хмурюсь, не пытаясь это скрывать.

– Что? – спрашивает Джессика.

– Оставим твои путаные метафоры. Так и не понять, тонешь ты или сгораешь? Не хочу копаться в этой чепухе. Майрон тебя любил. Заботился о тебе. Мощность его присутствия, в котором ты боялась исчезнуть? Это называлось любовью. Настоящей, идеальной, наиредчайшей. Когда он тебе улыбался, ты ощущала тепло, какого никогда не чувствовала прежде, поскольку он тебя любил. Ты была счастливицей. Да, счастливицей. И ты все это отшвырнула от себя. И причина была не в поступках Майрона, а в тебе, поскольку ты, как и очень многие из нас, склонна к саморазрушению.

Джессика прислоняется к спинке стула:

– Вау! Расскажи о своих ощущениях.

– Ты бросила Майрона ради скучного богатого парня по имени Стоун. Почему? Потому что у тебя была настоящая любовь и она тебя очень пугала. Ты не могла смириться с потерей контроля. Вот почему ты упорно разбивала Майрону сердце. Ты стремилась вернуть контроль. У тебя был величайший шанс на счастье, но ты слишком испугалась и не воспользовалась им.

Глаза Джессики влажно блестят. Большим и указательным пальцем она быстро смахивает слезы.

– Представь, что я пыталась вернуть Майрона, – говорит она, и я качаю головой. – Почему нет? Думаешь, у него не осталось ко мне никаких чувств?

– Возвращения не получится. Мы оба это знаем. Майрон не так устроен.

– А ты, Вин?

– Мы говорим не обо мне, – напоминаю я.

– Можно сменить тему? Ты изменился, Вин. Раньше я думала, что вы с Майроном как инь и ян – противоположности, дополняющие друг друга.

– А теперь?

– Теперь я думаю, что ты не знаешь, насколько похож на него.

Я заставляю себя улыбнуться:

– По-твоему, это так просто?

– Нет, Вин. Это никогда не бывает просто. О чем и речь.

Джессика хочет вернуться домой пешком. Одна. Я не набиваюсь в провожатые. Хотя меня ждет машина, я тоже решаю пройтись пешком. Джессика идет в южном направлении. Я сворачиваю на запад и по Шестьдесят шестой улице захожу в Центральный парк. Вечер прекрасен, парк тоже. Минуты три я наслаждаюсь прогулкой, потом ее очарование прерывает звонок мобильника. Мне звонит Сейди Фишер.

Меня охватывает дурное предчувствие.

Не успеваю я произнести обычное приветствие, как Сейди буквально набрасывается на меня:

– Где вы сейчас?

Мне не нравится тембр ее голоса. В нем звучит гнев. И не только. Я ощущаю ее страх.

– Иду к себе через Центральный парк. А что, возникла проблема?

– Возникла. Я в нашем офисе. Приезжайте как можно быстрее.

Она отключается.

Я ловлю такси и еду на юг по Сентрал-Парк-Вест. Машин мало. Через десять минут я уже вхожу в Лок-Хорн-билдинг на Парк-авеню. Сегодня дежурит Джим. Киваю ему и прохожу к своему персональному лифту. Время довольно позднее, одиннадцатый час, но в здании еще работают. В основном это финансовые консультанты всех мастей, многим из которых приходится применяться к часам работы зарубежных рынков. Но еще больше тех, кто добровольно трудится сверхурочно, показывая начальству свое рвение и надеясь обойти конкурента, тоже метящего на повышение. Я нажимаю на кнопку четвертого этажа. После выпитого в голове царит сумбур. Перед глазами мелькает лицо Джессики Калвер. Я вспоминаю разговор с управляющей Манхэттенского банка и ловлю себя на том, что его аббревиатура – МБ – схожа с инициалами Майрона Болитара. Майрон и так сокрушается, что его инициалы не блещут оригинальностью. Вот такая каша ворочается в моем мозгу.

Сейди уже ждет меня у лифта и здоровается, когда я выхожу. Пожалуй, «здоровается» не совсем то слово. Это больше похоже на неуместный выплеск эмоций.

– Что вы наделали, Вин?!

– Сейди, я тоже очень рад вас видеть.

Она поправляет очки. Это скорее демонстративный жест, чем необходимость, попытка показать, что с ней все в порядке.

– Я что, выгляжу соответствующим образом? – огрызается она.

– Лучше расскажите прямо, что случилось.

Сейди открывает дверь приемной. Замечаю, что секретарский стол Тафта пуст – там лишь коробка с его вещами. Сейди перехватывает мой взгляд и выгибает бровь:

– У меня побывали посетители.

– И что?

– Они обступили меня на улице. Двое здоровенных мужчин. – (Я жду продолжения.) – Что вы наделали, Вин?

– Кто они?

– Братья Тедди Лайонса. – (Я жду.) – Вин!

– Они вам угрожали?

– Нет, приглашали выпить.

– Что они сказали?

– Обвинили меня в организации нападения на Тедди. Дескать, я послала человека, который его измолотил.

– Что вы им ответили?

– А как вы думаете, что я им ответила?

– Что вы никого не посылали… Они вам поверили?

– Нет, Вин, они мне не поверили. – Она подходит ближе. – Вы были на том матче.

– Не только я. Еще семьдесят тысяч зрителей.

– Вы намереваетесь мне лгать.

– Сейди, и что, по-вашему, я наделал?

– Об этом я и спрашиваю.

– К вам это не имеет никакого отношения.

– Нет, Вин, имеет. – Сейди указывает на пустой стол. – Это ведь Тафт рассказал вам об издевательствах Тедди Лайонса над Шэрин?

– И вы тоже.

– Только после того, как узнала о его избиении. Вы знаете, что у Тедди могут отказать ноги?

– Но язык у него пока ворочается, – отвечаю я. – А вы решили уволить Тафта?

– Я не люблю шпионов у себя на работе.

Что ж, вполне честно.

– Мне искать новое место для нашей фирмы? – спрашивает она.

– Это вам решать.

– Вин, теперь придется расхлебывать эту кашу. О чем вы только думали?

– О том, что Шэрин заслуживает справедливости.

– Вы это серьезно? – (Я жду.) – Мы соблюдаем законы. Мы пытаемся менять сердца, умы… и законы тоже.

– Тафт рассказал, что Тедди нашел себе другую жертву.

– Возможно.

– Он не собирался изменять своим привычкам лишь потому, что вы хотите изменить законы, – говорю я, сознавая, что те же слова говорил Ванессе Хоган по поводу мерзавцев, издевавшихся над девушками в Хижине ужасов.

– И вы решили устроить самосуд? – (Я не вижу смысла отвечать.) – И теперь эти головорезы намерены расправиться с нами.

– Я с ними разберусь.

– Я не хочу, чтобы вы с ними разбирались.