Меланченко, пробурчав, что на одних гороховых таблетках и консервах с сухарями у него мотор заглохнет, взял Жору Вдовенко и пошел искать кухню.

— Я приезжал в это село три года назад, — сказал Илье Созонт Исаченко, служивший до войны в пожарном надзоре. — Мы проверяли сахарный завод в Поташне, а обедать нас возили в заводскую контору, сюда, в Таганчу.

— Вы Поташню хорошо помните?

— Да что я помню? Как привезли, так и увезли.

Исаченко был старше всех в отряде, ему исполнилось пятьдесят два, но бегал по ярам не хуже остальных, не уставал, а если уставал — не жаловался.

— Здесь, — он махнул рукой в сторону штаба, — размещался детский дом. А до революции в Таганче была барская усадьба Бутурлиных. Панский маеток. Ещё раньше, до Бутурлиных, имением владели Понятовские… Последний польский король как раз из Понятовских.

Илья ещё обдумывал штабные новости, поэтому слушал Исаченко вполуха. Бутурлины, Понятовские — забытые имена из учебников истории. Какая теперь разница, кто тут жил? Одна немецкая авиабомба превратит этот дом со всей его историей в кучу кирпичей и горелых брёвен. Но и перебивать старика он не хотел, пусть рассказывает — после утреннего боя, как после тренировки, ребятам нужно переключиться и отдохнуть.

— А что ж королевская фамилия, обеднела, что ли? Почему продали имение? — заинтересовался историей Ваня Печура из охраны госбанка.

— Понятовские не обеднели, в то время они тут были первые богачи, получили Киев на откуп.

— Это как?

— Откупщик — почти то же, что фининспектор. Только фининспектор работает на государство, а откупщик ещё и на себя — часть налогов шла ему в карман, — не спеша, даже с удовольствием начал объяснять Исаченко. — Иногда эта часть оказывалась больше причитавшегося царской казне. Так что денег у Понятовских хватало. Таганчу они не продавали, село перешло Бутурлиным как приданое Авроры Понятовской.

— За моей Ганей дали двадцать аршин льняного полотна, две перины и десять червонцев, — аккуратно перечислил Печура. — Я думал, богатая невеста.

— Просчитался, Ваня, — засмеялись бойцы. — Не из той семьи девку взял.

— Нет, из поляков я бы брать не стал.

— Так королевская же родня, Ваня. Был бы ты кум королю.

— Полячка мне всю жизнь до смерти будет рассказывать, что она пани, а я быдло и свинопас, — стоял на своем Печура. — Лучше я без маетка, но с Ганей. Маеток в революцию у них всё равно отобрали.

— А Бутурлин полячку взял, не побоялся.

— То он не знал, что его ждёт. Откуда им в Москве знать?

— Тут всё перемешалось… — Исаченко продолжал говорить, не слишком прислушиваясь к болтовне бойцов, — поляки, татары, русские и евреи, украинцы, молдаване. Это Украина — тут такой народ и такая культура; всё смешано, сплавлено, не разорвать. Один из последних Бутурлиных, живших в Таганче, был поэт [13]. Он родился в Италии, учился в Англии, писал на русском, и в стихах его есть Украина, вот эти именно места — Днепр, Канев.

— Это вы ночью проводника про Шевченко спрашивали, — догадался Илья. — Вы, наверное, пишете стихи.

— Давно уже перестал. По молодости что-то пробовал, но то уже всё в прошлом. Просто этой ночью, когда мы шли через холмы, я думал о Шевченко, а потом вспомнил одно стихотворение Бутурлина. Так неожиданно, знаете, будто под лунным светом проявлялась фотопластина. Думаю, его уже забыли, он умер молодым, в тридцать шесть, здесь, в Таганче. Где-то тут и могила была.

Илья подумал, что, пожалуй, странно, говорить о давно умершем поэте, имени которого он не знает, а стихов не слышал, когда в любую минуту могут погибнуть и сам он, и его собеседник. Но этот разговор делал неслучайным все, что произошло минувшей ночью: их переход из одного леса в другой, окончившийся бессмысленной гибелью второго взвода, заячий бег по ярам и даже их привал у озера в старом, заброшенном парке. Словно что-то ещё стояло за всем этим, какая-то тонкая ткань трепетала на сквозном ветру, доносившем слова и образы прошлого — великий Шевченко, забытый Бутурлин. Он попросил Исаченко прочесть стихотворение, которое тот вспомнил ночью. Пожарный инспектор растерялся, Илье показалось, он пожалел, что заговорил о стихах.

— Оранжевый закат сиял, но из пучины лиловатой созвездий рой уж выступал. И над Украйною, объятой вечернею пахучей мглой, как ангел добрых сновидений, казалось, пролетел покой… Ну, и так далее, — оборвал себя Исаченко. — Вон бежит Жора. Наверное, Меланченко нашёл-таки кухню.

Чтобы умереть в тридцать шесть, как Бутурлин, ребятам ещё нужно хорошо повоевать, подумал вдруг Илья. Большинству бойцов во взводе не было двадцати пяти.

Исаченко не ошибся. Меланченко нашёл не только кухню, но и повара-земляка, который согласился накормить весь взвод.

Утром, перед выходом, Илья забежал в штаб к Лукьянову. Он решил идти в Поташню, как и приказал ему комбат Гриценко. Старший лейтенант встретил Илью хмуро. Ничего от давешнего воодушевления не было ни в его взгляде, ни в словах.

— Немцы оттеснили нас от Корсуня. Утром их танки пошли на Таганчу и Богуслав. Штаб армии приказал изменить направление контратаки. Так что к обеду нас тут может не быть.

— Я сейчас выхожу в сторону Поташни.

— Удачи, — Лукьянов пожал ему руку. — В лесу действует отряд Ткача. Передавай командиру привет.

У входа в штаб Илью ждал связной Гриценко. Илья уже понял, что планы на войне, как в боксе, меняются мгновенно, но всё же не ожидал, что последнее своё решение придется отменить так скоро.

— Гольдинов, комбат приказал вашим двум взводам возвращаться в Москаленковский лес.

— Когда он передал приказ? — видимо, Гриценко догадался, что Илья появится в штабе корпуса, и отправил связного прямо сюда.

— Вчера вечером.

— Понятно. Вчера наши ещё наступали на Корсунь, а сегодня уже всё изменилось. До вечера в Москаленках будут немцы.

— Этого я не знаю, — хмуро посмотрел на него связной. — Приказ будешь выполнять, или мне доложить комбату, что ты не подчинился?

— Приказ есть приказ.

Погода портилась. Солнце встало в сероватой дымке и вскоре совсем скрылось за мутной пеленой. Глухо молчали птицы. Предвещая дождь, порывами налетал влажный западный ветер, гнал по дороге мелкую, мягкую пыль, волновал полынь на склонах холмов.

5.

Взвод вышел за линию обороны 6-го корпуса в Мельниках. Обогнув то место, где накануне наткнулись на немецкие позиции, они увидели знакомую рощицу. Казавшаяся ночью безмолвной, теперь она шумела, качала кронами, скрипела, а волны ветра разгонялись всё сильнее и накатывали, одна за другой. Илья вспомнил, как предвещая близкий рассвет, их встретила здесь первая певчая птица, и уже только поэтому роща показалась ему хорошо знакомой и безопасной.

Партизаны пробирались через невысокий кустарник и находились метрах в ста от ближайших деревьев, когда, огибая