друга? Нет?.. Неужто перемерли все девочки моей юности? Все в порядочные, я смотрю, записались.

— Ну тебя. Приличная же. Отец был банкиром, пока банки не закрылись. Хорошее воспитание, понимаешь? Не то что у тебя!

Он тихо посмеялся.

— Так она за тебя замуж хочет выйти?

— А что в этом плохого?

— Да ничего. Только у тебя денег нет. На что ты ее будешь содержать?

Приятель размышлял.

— А все равно я лучше, чем второй, — заявил он минутой позже.

— Какой второй?

— Музыкант. Из консерватории. Он уж точно содержать ее не сможет. А мне жалованье повысят. И меня точно не уволят. Я считаю, я прекрасная партия. Нам банкротства и аукционы не грозят.

— За себя говори. Мне, может, и грозят, я и без жилья так останусь.

— Ты вот не ной. Нам платят? Служба есть? А пять миллионов без работы, а потом семь будет — читал партийные газеты?

— Тихо ты, — перебил его Дитер.

— Тут не свои все, что ли? Да сам Б. говорит, что у нас будет зима, «наихудшая за истекшее столетие». А он в правительстве.

— Достал ты со своей политикой!

— А тебе про баб хочется?

— Может, и хочется. Привел бы кого посмелее, раз такой умный. От твоих приличных проблем не оберешься. Потащит тебя потом за шкирку к старшему, а он тебя, тоже за шкирку, — жениться.

— Ну, и не проблема.

— Она же нищая, сам говорил!

— Да тебе что, с миллионом надо? — возразил приятель.

— И с неполным бы пошла…

— И с каретой? Ну, с машиной? И с лошадками?.. Да со своим особняком. Женись на генеральской дочке. У нее особняка нет, но карета своя. Но она же старая, а? Вот сколько ей?

— Альме? Чуть за тридцать. Это нынче старость?.. Нет, ну ты смеешься? Ты же первый рассмеешься, узнав, что она меня послала куда подальше! А ее отец меня исключит и выгонит. Пока он живой, я к ней ни за что не подойду.

— Ну так убей его, — со смехом посоветовал приятель. — Тайком стрельни из-за угла. На политическое спишут, а? Он же этот, либерал.

Генерал, в которого советовали стрелять «по-политически», учил их в Академии тактике высшего уровня. Он знал всех слушателей поименно и, интересуясь ими, часто заходил послушать, как они отвечают по экономике, политике, международным отношениям и европейским языкам. То было в некотором смысле его хобби — отыскивать талантливую молодежь и позже, по окончании обучения, ее проталкивать в военное министерство. В главных кабинетах сидели его бывшие протеже и помогали новичкам, помня свой, сильно облегченный, путь наверх. Выбрав нескольких молодых людей, с его точки зрения перспективных, он звал их в гости и начинал сводить с успешными людьми, обучая так их заодно и светскому тону. Подлинной же его привязанностью пользовалась его дочь от второго брака, единственный ребенок, залюбленный до невозможности. Дитер увидел эту дочь однажды, когда она пришла встречать отца после работы; она стояла поодаль на тротуаре, интересуясь митингом рабочих. Заметив, что отец вышел из дверей, она громко закричала:

— О, наконец-то! Хотя я тут не скучала.

Она посмотрела на спутника отца, но в глазах ее застыло равнодушие. Это взрослое лицо было не столь ухоженно и красиво, сколь живо и интересно; костюм на ней сидел прекрасно и радовал очень дорогим голубым оттенком. Без интереса к ней Дитер пожал протянутую руку. Странным было то ее пожатие — опытно, но не по-женски, словно она вовсе не прикасалась к мужчинам.

— Я вас повезу, с вашего разрешения, — добавила она, оглянувшись на отца. — А-а-а… как ваша фамилия?

— Гарденберг.

— Просто? Без всего?

— Просто… — Он кашлянул.

— А-а-а, — с заметным разочарованием ответила она. — Приятно познакомиться.

И, покачивая головой, словно он был виноват в плебейском своем происхождении, она отошла к машине.

Поразительно, но она даже не поняла, что обижает человека ни за что, и тем вечером, когда он впервые пришел к ней и отцу ее в гости, воскликнула, встречая его:

— О, вы тот самый человек «просто без всего»! Я вспомнила вас! Хорошо, что вы пришли.

Будто не услышав последних ее слов, он обиделся.

— Что вы скривились? — заметив его унижение, после сказала Альма. — Вы что же, оскорбились? Но я не хотела! Я пошутила!..

Помолчав, она добавила мягко:

— Простите меня, если я вас оскорбила. Я не всегда понимаю, что могу оскорбить. Привыкла, что на меня никто не обижается.

Удивляясь молча ее новому тону, он смотрел мимо нее. Спокойная и сытая публика вызвала у него нечто, схожее с ужасом.

— Не смущайтесь, — сказала Альма и, по-дружески взяв его за локоть, отвела в сторону. — Вас не укусят. Разве я вам страшна? Скажите!

— Нет, вы… прекрасны, — честно ответил он.

Притягательна была не женщина — нет, лишь ее модное синее платье, изумрудная заколка в собранных по-выходному волосах, дорогая помада и тушь…

— Это нас же на митинге знакомили? — спросила Альма, чтобы отвлечь его.

— А-а-а… конечно. Такое забыть непросто. Я помню, митингующие были в красном, а вы — в голубом.

— Знаете, вы меня изумили, — как другу искренне улыбаясь, сказала Альма. — Я, как заметила вас, нашла, что мы похожи — внешне. Мы оба светлые. Вон, посмотрите! — Она указала на зеркало. — Но у вас глаза, как у меня, — золотистые. Мне сначала стало обидно. Папа говорил, что такие глаза редки, и я гордилась своими. А встретила вас — и поняла, что никакая это не редкость. Вот и обиделась. Вы меня простите, хорошо?..

Он невинно улыбался, стараясь скрыть, как смешны ему ее слова.

— Ну, мы вас накормим, — как новому человеку, сама уводя его в столовую, говорила она. — Вы такие голодные, я знаю, бедные мальчики. Вы не бойтесь, кушайте. Я слышала, у вас был голод, — с сочувствием добавила она.

— А у вас разве не было? — сухо спросил Дитер.

— Я выросла за океаном. У нас все было. Но я вас понимаю.

Чтобы его не стеснять, она посадила его подальше от важных гостей. Невыносимо стыдно ему было за то, что покровительство ему оказывает эта домашняя, но чужая женщина. Если от старого и почтенного человека, ее отца, он еще мог снести долю сочувствия, то ее доброе чувство было еще оскорбительнее, нежели ее нетактичные слова.

За столом говорили о партиях, о том, что напечатали у Него и чем ответила местная либеральная газета «Берсенкурьер»; о кризисе, об отменившем золотой стандарт заграничном банке, о миллионах безработных, о последних коррупционных случаях у них и — с особенной злобой — о своих подозрениях касательно президента. Он