– Воду уже нагрели. И, Сонья, ты ведь не хочешь замочить нашу постель? Иначе мне придётся ради тебя отнять матрас и одеяло у какой-нибудь послушницы.

Открыв рот, я закрыла его. Сидя в огромном бочонке, просто бестолково хлопала ресницами.

– Платье, – я свой голос не узнавала. – Моя одежда. Ты… северянин…

– О, моя сияющая, – Лассе расхохотался, зля меня ещё больше. – Есть кое-что, отчего моё сердце заходится в бешеном ритме. Я люблю войну, битвы, трофеи… А ты – сама непокорность! Строптивая, вредная до скрежета зубов. Жрицы называли тебя «лютая». Тебе подходит.

– Я не буду тебе подчиняться, – прорычала я, желая прервать его веселье.

Да, я пыталась храбриться, выглядеть уверенной в себе. Ещё никто никогда так не потешался надо мной. Это задевало и сильно.

– А я и не жду подчинения от той, что билась за свою жизнь веслом, – смех Лассе оборвался. – Я вижу твои руки, Сонья, на них много шрамов. Это метки воина.

– Тогда не приказывай мне!

– Я буду тебе приказывать, потому что я вардиган, – его голос зазвучал строго. – И прими как должное, девочка, я тебе не уступлю. Будет так, как говорю я, и не иначе.

– Мы…

– …снова заходим в тупик, – договорил он за меня. – Да, я это уже понял.

Усевшись на матрас, он оперся спиной о стену и вытянул ноги вперёд.

– Один из нас должен подчиниться, – он приподнял бровь, явно намекая на меня.

– Ты меня не сломаешь, – несмотря на браваду, я ощущала страх. Ужас быть сломанной его волей стал почти осязаемым. Столько лет я стойко держалась, берегла свою душу, идя наперекор жрицам. Сопротивлялась Верховной.

Но я не знала, как воевать с этим мужчиной, и нужна ли мне эта война?

Казалось, мой внутренний мир расшатывается. Становится зыбким и неустойчивым.

– Как насчёт союза? – Лассе внимательно наблюдал за мной, при этом в его глазах было нечто, что заставляло душу трепетать.

Сложив руки на край бочонка, я опустила на них голову. Устала. Часть меня хотела рвать и метать, подчиняясь безумию, но другая половинка моей души требовала просто закрыть глаза и повесить все свои проблемы, страхи на этого мужчину. И пусть он делает с этим всё, что хочет, а я просто отдохну. Успокоюсь и обрету, наконец-то, мир в собственной голове.

– Сонья?

– Я хочу спать. А ещё вымыться. Хочу говорить и слышать свой голос. Больше мне пока ничего не нужно, Лассе. Мне не нужны союзы – только покоя. Немножко тишины.

Резко поднявшись, он подошёл к купели и опустил руки в воду. Аккуратно ухватившись за подол мокрого, плавающего вокруг моей талии платья, потянул его вверх.

– Что ты делаешь? – взвизгнула я.

– Помогаю тебе, – спокойно разъяснил он свои действия. – Хочу, чтобы ты быстрее смогла забраться в постель, сомкнуть глаза и согреться.

Ответить я не успела. Мокрая серая тряпка отправилась в угол комнаты.

– Потом постирают, – Лассе замер, наблюдая за мной.

– Я сама, – мой голос походил на писк. Я старательно прикрывалась руками. Но, кажется, выходило у меня не очень.

– Зачем же самой? – на его губах появилась лёгкая ухмылка.

– Потому что это правильно, – проворчала я, пытаясь глубже окунуться в воду.

– Хорошо, – легко согласился он. – Тогда я потом унесу платье в умывальню, и там ты сама решишь, что с ним делать.

Я кивнула. Он уступил, пусть и в мелочи, но всё же. Хоть какая-то победа. Но эта мысль быстро покинула мою голову. Нахмурившись, Лассе взял с лавки тряпицу и открыл бочонок с мылом. По комнате разнёсся сладкий цветочный запах.

– Аромат роз. Тебе подходит идеально, – он не сводил с меня взгляда. Смущая и тревожа душу.

– Я сама, – потянувшись за тряпицей, я не поняла, как попалась. Мягко ухватив за запястье, Лассе ловко развернул меня спиной к себе и легко скользнул по моим плечам.

– Что ты делаешь? – мой голос предательски дрогнул.

– Разве не ясно? – моё ухо обжёг смешок. – Купаю тебя.

– Зачем, я сама? – я готова была обнажённой выскочить из бочки и умчаться в туман.

– Затем, что я хочу, Сонья!

Его рука продолжала путешествие по моему телу. Сглотнув, я замерла. Тряпица проплыла мимо моего лица и медленно опустилась на дно. Зачерпнув ещё мыла, Лассе скользил по моей коже ладонями, мягко массируя и оставляя мыльные разводы. Уже было непонятно ласкает он меня и ли всё же купает. К его рукам присоединились губы. Прикосновения стали грубее и требовательнее.

– Лассе, я сама…

– Молчи, – резко оборвал он мой лепет.

Запустив руки в волосы, он оставлял короткие поцелуи на моей шее. Они обжигали и вызывали огненный смерч внизу живота. Казалось, вода вскипит, выдавая, насколько мне сейчас жарко. Рвано выдохнув, я схватилась за край бочонка, вода всколыхнулась и немного пролилась на штаны моего мужчины.

Лассе замер. Но руки не убрал.

– Осторожно, моя сияющая! Неловкое движение и одна из послушниц спит на полу. Они ведь дороги тебе?

– Как ты можешь меня шантажировать?! – прохрипела я севшим голосом.

– Шантаж? Нет, запомни, Сонья, я никогда не давлю и не изворачиваюсь. Говорю, как есть. Намочишь наш матрас – я потребую сухой. Как ты думаешь, где его возьмут?

– Ты жесток!

– Да и я рад, что ты это поняла, – его руки скользнули под воду и замерли. Я остро ощущала поглаживание его больших пальцев.

– Не надо, – мой тихий голос казался мне криком.

– Не надо что? – его язык скользнул по шее вверх и принялся ласкать раковину уха.

– Пожалуйста, – я впервые за долгие годы произнесла это слово.

Он замер, обдумывая свои действия.

– Ты ведь понимаешь, что если я остановлюсь, то ненадолго?

– Я… – мне было сложно просить, непривычно.

– Время – это единственное, что я могу тебе подарить, Сонья. Мне уже, кажется, всё равно где будет зачат первенец.

Глава 39

Поджав губы, я закрыла глаза. В голове ни одной мысли. Только чувства, разрывающие душу.

– Я нравлюсь тебе? – этот вопрос оказался столь внезапным, что я вскинула голову. – Внешне? – уточнил Лассе.

– Да, – лгать не стала.

– Это радует. Но что же во мне ты видишь такое, что заставляет тебя строить между нами стену?

Его губы мягко коснулись волос. Он был столь высок, что буквально нависал надо мной.

Ответа у меня не было. Хотя…

– Ты – не мой выбор!

– Так исправь это, – его дыхание разбивалось о мой висок, – Скажи мне «да».

– Ты не понимаешь…

– О, я всё прекрасно понимаю, – перебил он. – Только никогда не позволю диктовать мне условия.

Ухватившись за большую деревянную кружку, он полил на мою