пыталась припомнить всё, что слышала о туманном княжестве.

– Ты видела их? Гурон?

– Видела, – я поморщилась, – ужасное племя. Лица разукрашенные, взгляд пустой. Ни жалости в них, ни сочувствия. Как звери, но разумные.

Лассе, прищурившись, что-то обдумывал.

– Ваши жрицы, они с тех краёв?

Я закивала.

– А ты?

Поджав губы, я думала, что ответить.

– Папа с севера, он управлял ветрами.

– Древний? – уточнил он.

– Я не знаю.

На лбу Лассе появилась хмурая складочка, которую мне захотелось тут же разгладить.

– А ты? Какая магия у тебя? Свет?

Я кивнула и, приподняв ладонь, призвала свою силу, выпустив тёплые лучики. Они исходили из моих пальцев, освещая лицо северянина.

– Свет жизни – редкий дар, – с хрипотцой шепнул он.

– Правда?

– Ты у меня особенная, вишенка.

Отведя взгляд от его лица, я погасила свою магию и уставилась на мужскую грудь.

– Я опять сказал что-то не так?

– Нет, мне приятны твои слова. Когда ты такой, то мне хорошо, легко и…

– Что тебя тревожит, Сонья?

– Страх и пустота. Я словно забыла, как это быть по-настоящему живой. Я помню то время, когда мы с отцом жили в хижине. Те чувства, та полнота ощущений. Я потеряла их. И поняла это, только когда появился ты. Словно что-то во мне умерло, развеялось в тумане. Будто у меня отняли часть души.

Он нахмурился.

– О чём ты мечтаешь, моя маленькая послушница?

– Увидеть, как исчезнет это место и все его обитатели.

– И только?

– Да я не хочу, чтобы ещё хоть одна девочка родилась в стенах этого храма. Они должны жить!

– Они? А ты, Сонья?

– Мне кажется, я уже мертва. Я чувствую своё сердце и изумляюсь, почему оно всё ещё бьётся. Слышу свой голос и каждый раз удивляюсь ему.

– Ты живая, девочка моя, но ты устала и измотана. Позволь мне позаботиться о тебе. Отдай мне свои страхи и боль. Я освобожу тебя от ужаса, что творится вокруг.

– Ты уже избавил, – прошептала я, – моё дитя никогда не огласит своим криком эти стены. Алтарь не получит мою кровь. Нет ничего страшнее, чем видеть, как твоя дочь растёт в молчании. Не знать, как звучит её голос. Не видеть счастье в её глазах. Ты моё спасение, Лассе!

Положив голову ему на грудь, я прислушалась к ровному биению его сердца. Оно звучало уверенно. Громко.

Закрыв глаза, ощутила, как накатывает сонливость.

Лассе легко поглаживал меня по голове.

Наверное, хорошо быть кем-то любимой. Меня не смущала близость наших тел. Это было не столь настораживающе, как та робость, что рождалась в моей душе. Этот мужчина занимал мои мысли. Он стал чем-то большим, чем пленным северянином.

– Расскажи мне о солнце, – тихо шепнула я, не размыкая глаз.

– Оно яркое и тёплое. В его лучах мир преображается и начинает светиться. Роса на траве… Блики на воде… Даже снег зимой, и тот сверкает так ярко, что жмуришься. На него невозможно смотреть. Оно слепит, и приходится подносить руку к глазам. В детстве мы на спор задирали головы и вглядывались в солнечный диск до красных кругов. А потом как слепые котята, разведя руки в стороны, старались догнать друг друга, ослеплённые его сиянием.

Слушая его, я пыталась представить себе это яркое пятно на небесах. Но не могла вообразить даже эту бескрайнюю синеву. Только молочный туман и более ничего.

Тишину комнаты нарушил глухой женский стон.

– Что это? – встрепенувшись, я приподняла голову.

Глава 41

Лассе приставил палец к губам, призывая меня к тишине.

Какое-то время нас окружало безмолвие. Напряжение спадало, и где-то на задворках сознания появилась мысль – показалось.

Но нет…

По храму снова разнёсся приглушённый стон.

Осторожно сдвинув меня со своей груди, Лассе поднялся и, потянувшись за штанами, надел их. Вовремя! Из коридора послышался тихий скрип половиц.

Кто-то, не шумя, выходил из правого крыла, в котором заселились остальные варды.

– Фальк?! – громко позвал вардиган.

Шаги на мгновение стихли и раздались ближе. Лассе услышали. Шкура отогнулась и к нам заглянул пшеничноволосый мужчина. Приглаживая рукой взлохмаченные длинные волосы, он сдерживал зевок.

– Что там, брат? – муж нахмурился.

Фальк ещё раз зевнул, широко раскрыв рот, и пожал могучими плечами.

– Я видел днём двух послушниц на сносях… – как-то, между прочим, сообщил он.

– Роды?! – догадался Лассе.

– Похоже на то, – его брат тряхнул головой, отгоняя одолевающую его сонливость.

– Этого нам ещё не хватало, – проворчал мой северянин. – Не могли подождать немного, чтобы мы успели покинуть туман. Женщины – это ходячие сгустки проблем. Где они – там головная боль.

– Только не отправляйте их на алтарь, – мою душу кольнул страх. – Не ведите их вниз рожать.

– Зачем мне это делать, малышка Сонья? – Фальк приподнял светлую бровь. – Я же не жрец – силу из младенцев тянуть.

Растерявшись, я открыла было рот, но смолчала, чувствуя себя глупо. Ну да, наверняка женщины северян рожают по иным обычаям. А мы теперь, как ни крути, а все же их «сгустки проблем».

– Подними кого из послушниц пусть помогут тебе, – Лассе громко выдохнул, как-то обречённо.

– Нет, – Фальк качнул головой и поморщился. – Не доверяю я тут никому. Сам справлюсь.

– Дело твоё, не мне тебя учить роды принимать, по возможности сохрани детям и матерям жизнь.

Фальк снова скривился. Отчего-то мне показалось, что ему всё одно: умрут послушницы или нет. Поёжившись, я отвернулась от мужчины.

– Вард? Там рожают… помогите. – раздался шёпот с лестницы, я с трудом признала хриплый голос Светлы.

Она через боль выдавливала из себя слова.

– Я слышу, – светловолосый северянин медленно кивнул. – Со мной пойдёшь.

– Конечно, – прохрипела бывшая жрица.

– Ладно, брат, посмотрю, что там с ними. Все равно их стоны уснуть не дадут, – в его голосе звучал холод. Развернувшись, целитель спустился с лестницы, за ним тенью спешила наша повариха.

– Он такой злой, – пробормотала я.

– Фальк? – Лассе приподнял бровь. – А ты думала, что он образец великодушия?

– Ему не жаль их, – смутившись, я прикусила нижнюю губу. – Но он же рождён, чтобы помогать людям.

Лассе громко рассмеялся.

– Он рождён для обратных целей. А, вообще, Сонья, было бы ему не жаль рожениц – спал бы себе и видел сны. Хотя они так шумят…

– Но?.. – меня пугали его слова.

– Мы варды, Сонья. Иные. Пойми это, наконец, и прими как данность. Никто из нас и не моргнёт, если этот храм уйдёт под землю со всеми жрицами и послушницами.

– Неправда! – вспылила я возмущённо. – Ты лжёшь. Ты зачем-то обманываешь меня!

Он удивлённо усмехнулся.

– Вы отдали им матрасы и одеяла, –