в конечном итоге во всех смыслах и во всех вообразимых отношениях могла бы вам помешать стать добычей нечестивых излишеств, которым мы, все четверо, предадимся вместе с вами».

— Хватит хныкать! — скомандовал папочка. — Ты портишь чудесный текст!

— Я стараюсь, — простонала Джессика, шмыгая носом.

— Я просил тебя не стараться, а сделать.

— «Ра… Раздевайтесь, Софи, и пусть самое полное смирение поможет вам снискать наше доброе отношение, которое очень скоро сменится самым суровым и бес… бесчестным обхождением, если вы не подчинитесь, — обхождением, которое только раззадорит нас, но ни в коей мере не освободит вас от нашей невоздержанности и жестокости».

— Достаточно, — вдруг заявил папочка.

Джессика вздохнула с облегчением, тягостное чтение закончилось, она захлопнула книгу. Но в то же время она была встревожена тем, что пока не знала, как закончится этот вечер.

— Как ты думаешь, что произошло с Софи? — спросил папочка.

— Я не знаю…

— Как по-твоему, что с ней сделал Рафаэль?

— Я не знаю.

— Конечно ты знаешь. Но ты не хочешь говорить. Тебе стыдно…

Джессика провела рукой по лицу, вытирая последние слезы.

— Я оставлю тебе книгу. Ты почитаешь, что было дальше, хорошо?

— Да, мсье.

— Мы поговорим об этом завтра.

Удивленная, Джессика кивнула. Как вышло, что ее страдания закончились так быстро?

Что он не просил трогать его, как вчера?

Что ей не пришлось пачкать руки или рот сегодня ночью?

Папочка коснулся ее щеки и вышел из комнаты.

* * *

Сандра поспешила покинуть кабинет, не забыв выключить свет и поставить кресло на место.

Она взбежала по лестнице и закрылась в ванной комнате.

Когда она вышла, папочка был уже в постели, читал книгу. Лотреамон, «Песни Мальдорора». После маркиза граф…

— Я могу выйти завтра на работу? — спросила Сандра. — Немного тонального крема и…

— Разумеется, нет. Ты позвонишь своей сучке-помощнице и возьмешь неделю отпуска.

— Неделю?

— Попроси ее выйти вместо тебя. Ты мне нужна.

— Хорошо, — пробормотала Сандра, ложась в кровать.

— Надо поехать за деньгами. Наши друзья не могут остаться без присмотра, ты согласна с этим?

— Конечно. Я позвоню ей завтра.

— Отлично.

— А что… что ты делал с ней сегодня?

Папочка повернул голову к племяннице:

— Странно, что ты задаешь все эти вопросы, моя сладкая. Что с тобой?

— Я хочу знать… Я хочу быть ближе к тебе.

Удивленный, он улыбнулся ей через пару секунд:

— Ну что же, я заставил ее читать отрывок из «Жюстины».

— Тот, где Софи попадает в монастырь францисканцев?

— Совершенно верно, моя сладкая.

— Она покраснела?

— Конечно. Она почти готова, но я хочу, чтобы с ней все было подольше. Очень долго. Ее подружка была всего лишь маленькой сумасбродкой, бесхарактерной дурочкой. А вот Джессика… Она многообещающая.

— Ты… ты собираешься оставить ее в живых? — встревожилась Сандра.

Папочка погладил ее по лицу:

— Не бойся, моя сладкая. Я сотворил тебя по своему образу… Никто никогда не займет твое место рядом со мной.

Рафаэль, 36 лет

Километры в фургоне. Бесчисленные километры.

Часы за часами, скован по рукам и ногам, в темно-синем микроавтобусе под надзором пары жандармов, вооруженных до зубов.

Они выехали из центральной тюрьмы Клерво рано утром, под проливным дождем.

Рафаэль добился разрешения на выход, как они говорят.

— Вы довольны? — спросил его директор.

У этого типа своеобразное чувство юмора.

Дождь все идет, окна фургона залеплены грязью; впрочем, они так малы, что через них едва ли вышло бы полюбоваться пейзажем.

Это не увеселительная прогулка. Всего лишь увольнительная на день, под должной охраной.

Наконец они прибывают в пункт назначения, двери фургона открываются. Первое, что видит Рафаэль, — направленный на него оружейный ствол.

Он колеблется. Впрочем, у него нет выбора. Он должен туда пойти, отступать некуда.

— Вы можете снять с меня наручники? — спрашивает он.

Он едва ли надеется, что его просьбу услышат, но не может не попытаться.

— Это невозможно, — отвечает старший по званию. — А теперь выходите.

Четверо жандармов конвоируют его по аллее. Двое держат оружие на изготовку.

Рафаэлю еще повезло: его охраняют простые жандармы, а не звери из спецназа Национальной жандармерии.

Они подъехали на фургоне к самому кладбищу, можно сказать, незаметно.

Тут Рафаэлю снова везет: похороны еще идут, а ведь они могли бы приехать слишком поздно.

Ему не разрешили проводить Энтони в последний путь, не позволили держать за руку мать на ее смертном одре. Но он хотел присутствовать хотя бы на ее погребении.

Грабитель чувствует сильнейшее головокружение. Он так долго не выходил из тюрьмы, из заключения.

Он поднимает взгляд к небу. Он так долго его не видел…

Его внимание привлекает небольшая группа людей возле семейного склепа. Здесь покоятся их предки по материнской линии. Он замечает спину своего брата. И в какой-то момент надеется, что среди этих людей окажется его отец. Как он надеялся на это в каждый тягостный момент своей жизни.

Внезапно лица людей оборачиваются к нему, по толпе пробегает шепоток.

Вильям не говорит ничего. Он делает несколько шагов, заключает Рафаэля в объятия:

— Она не страдала, будь спокоен.

— Спасибо, Вилли.

— А теперь идем…

Можно было бы подумать, что юноша и его брат одни посреди этого огромного кладбища. Что он не видит четверых жандармов. Что он не замечает враждебных взглядов соседей, родни, тех немногих, кто собрался вокруг гроба их матери. Кто разглядывает этого преступника, этого недостойного сына, этого вестника несчастий.

Когда приходит смерть, всегда нужно искать виновника.

Появляется Рафаэль. Люди расступаются перед ним. И умолкают при его приближении. Безусловно, они под впечатлением. От этого лица, такого же непроницаемого, как могильные камни, что стоят вокруг.

Или их просто поразило присутствие зла во плоти.

Рафаэль подходит к гробу, возлагает руки. Затем наклоняется и целует ее.

У жандармов наконец появляется благопристойный повод слегка расступиться. Они наблюдают за окрестностями, несомненно опасаясь, что на выручку грабителю прибудет некая группа наемников.

Что Рафаэль воспользуется смертью собственной матери, чтобы сбежать.

Он замер перед могилой. Он не способен плакать, в то время как Вильям утопает в слезах, стоя рядом с ним.

Мама, я знаю, что это из-за меня ты умерла. Я просто тебя убил. Я знаю, как ты страдала из-за меня. Знаю, что я был очень плохим сыном.

Я все это знаю.

Я только надеюсь, что ты простила меня перед смертью.

Мамочка, дорогая… я обещаю тебе присмотреть за Вилли.

А теперь покойся с миром.

Гроб медленно опускается на веревках, которые держат люди в черном.

Горло Рафаэля сжимается, он едва может дышать.

Вильям дает ему розу, Рафаэль бросает ее