В первый момент Дмитрий Александрович опешил, а потом взорвался гневом.

– Не смей! – страшно закричал он. – Не смей говорить…

Мужчина крепко стукнул кулаком по столу и вдруг, ухватившись за грудь, стал заваливаться на бок.

– Папа! Папочка! – отчаянно закричала Евгения, пытаясь удержать его тяжелое тело.

В кабинет влетела испуганная Ирочка, за ней ураганом ворвался Игорь.

– Уйдите, Женя! – на ходу приказал он. – Вы уже сделали все, что могли.

И успел подхватить готовое упасть тело шефа. Поднялась суматоха. Вызвали «скорую». Медики приехали очень быстро. Мгновенно оценили состояние больного и погрузили его на носилки.

– Скорей, – приговаривал молодой безусый доктор, – скорей, может быть, еще успеем.

На «скорой» в больницу уехал и Игорь. Растерянная Евгения так и осталась стоять у стола. Не она спасла отца в тяжелой, смертельно опасной для него ситуации.

А двумя часами позднее Лине позвонила расстроенная Наташа.

– Ты держись, – шмыгая носом, проговорила она в трубку, – но новости хуже не придумаешь.

– Что-то с Димой? – похолодела Лина.

– У него инфаркт, – через силу проговорила Наташа. – Врач сказал, состояние тяжелое.

И она, захлебываясь слезами, нажала на «отбой».

А на другом конце провода Лина, окаменев от горя, долго смотрела в одну точку ничего не видящими глазами, а потом упала на диван и залилась горькими, не дающими облегчения слезами.

Утром она, с опухшим и бледным лицом, прибежала в больницу. Но к Диме ей войти не разрешили.

– Это очень тяжелый больной, – сказала ей дежурная медсестра, – к нему пускают только близких родственников.

Потом взглянула на заплаканную женщину и не удержалась от вопроса:

– А вы кем ему будете?

– Я люблю его, – тихо проговорила Лина.

Взгляд медсестры смягчился.

– Понимаю, дорогая, – сочувственно произнесла она, – но не в моей власти что-либо изменить.

Лина плохо помнила, как прошел день. Вечером она позвонила Наташе:

– Как Дима? Игорь ведь был там? А меня не пустили.

– Был, конечно. Состояние Дмитрия остается тяжелым. А эти гадюки потребовали от врача, чтобы тебя ни в коем случае к нему не пускали. Это ты, сказали, довела его до инфаркта.

– Вот уж на самом деле гадюки, – тихо пробормотала Лина, не удержавшись.

– Но ты не расстраивайся, девочка, Игорь сегодня вечером снова туда пойдет. Там будет дежурить его знакомый врач. Игорь все ему объяснит. И, если только можно будет, тебя пропустят. Ты будь готова на всякий случай.

Лина, конечно же, последовала совету Наташи. Она весь вечер просидела в укромном уголке приемного покоя, и ее в конце концов пустили в палату к Дмитрию.

– Пять минут, не больше, – строго сказал доктор. – Он очень хочет вас видеть.

Дмитрий Александрович, бледный до синевы, лежал на больничной койке – совершенно беспомощный, с иголками, торчащими из-под ключицы. Но когда Лина подошла ближе, на его пересохших губах появилась бледная улыбка.

– Ты пришла, – тихо и с явным усилием проговорил он, – хорошо! Мне надо сказать…

Дмитрий Александрович помолчал, собираясь с силами.

– Ты… ты прости меня. Я тебя любил. Ты единственная могла сделать меня счастливым… Я виноват, Лина. Прости!

– Дима! Димочка!

Она хотела обнять его, но ее удержали.

– Он потерял сознание, – прошептала ей медсестра, – пойдемте скорей, здесь нельзя оставаться.

Вокруг неподвижного тела засуетились медики. Они делали уколы, что-то подключали, и наконец дверь отделила Лину от всего этого кошмара и от Димы.

Она не помнила, как добралась домой. Ночь провела в полубессознательном состоянии; слезам, казалось бы, больше и взяться-то неоткуда, а они все лились и лились, мешая видеть, мешая даже дышать. А рано утром снова позвонила Наташа.

– Все, Лина, его больше нет, – ее голос звучал хрипло и казался незнакомым, – умер сегодня перед рассветом, так и не придя в сознание. Врач говорит, что последние слова Дима сказал тебе…

И всегда сдержанная Наташа разрыдалась.

Для Лины померк белый свет.

Когда к ней зашел встревоженный Леша, она сидела в уголке дивана, сцепив руки, и дрожала. Слез у нее уже не было, но горло судорожно сжималось. Она ничего вокруг себя не видела. Леша схватил Лину за руки – они были холодными как лед и почти такими же твердыми – и принялся их растирать. Потом стал осторожно массировать ей виски. Лина открыла глаза и посмотрела на него с таким отчаянием, что у мужчины на глазах выступили слезы.

– Все кончено, Леша! Все! Он умер. Все! – еле слышно прошелестела она и снова впала в ступор.

7

– Возьми себя в руки, Лина, – знакомый голос звучал непривычно строго и даже требовательно. – Твоя жизнь на этом не кончается, и ты, может быть, перестанешь уже наступать на одни и те же грабли.

Она подняла глаза, заплаканные и опухшие. Перед ней возвышался Леша, такой знакомый и такой… чужой. Тот Леша, которого она хорошо знала, когда-то был вихрастым мальчишкой, озорным и всегда готовым ради нее на подвиги. Потом – неуклюжим, угловатым подростком, краснеющим до самых корней темных густых волос, когда его рука случайно касалась ее руки. Затем он стал высоким тощим студентом, вечно голодным и готовым на любую подработку – то ящики таскал, то что-то строил в ближнем селе. А каким он стал потом, Лина уже и не замечала. Жизнь закрутила ее так, что некогда было и оглянуться. Представительный муж оказался на деле совсем не так хорош, как она думала поначалу. Жизнь рядом с ним была не сахар. А когда у них родилась болезненная девочка, стало еще хуже. Девчушка немного подросла, и врачи сказали, что такой, как все дети, она никогда не станет, да и вряд ли доживет до подросткового возраста. Муж после такого заключения и вовсе исчез из жизни Лины, оставив ей документ о разводе. А она как могла боролась за жизнь дочери. Но девочка не дожила и до шести лет. Хоронить ее было так страшно! Лина почернела от горя. Она плохо помнила, как все это происходило. Помогали соседи, старые школьные подруги и, конечно же, Леша. Но она его не видела, не замечала. Просто знала, что он рядом. Потом долго приходила в себя, и он ей не мешал. А затем… Затем случилась эта встреча на людной улице возле собаки, которую сбила машина, и все завертелось, как в калейдоскопе. Мужчина выглядел именно таким, о каком Лина мечтала с девических лет: сильным, уверенным, – и ей захотелось опереться на его плечо. Но плечо оказалось совсем не таким надежным, как думалось вначале. А теперь вот его не стало… Женщина вновь разрыдалась, отчаянно, горько.

– Лина, ты меня слышишь? – вопрошал настойчивый Лешин голос. – Возьми себя в руки, успокойся.