касается как раба, так и человека свободного; они все должны почитать общественную иерархию и воздавать каждому должное, «кому надлежит дань, – дань, кому надлежит страх, – страх». Христиане строго соблюдали впоследствии эти предписания апостола. Даже гонения не могли их возмутить. Несмотря на жестокое обращение с ними, что не должно было располагать их к подчинению, никогда не видели, чтобы они были замешаны в смутах империи. Тертуллиан говорит, что они молились за императора, гнавшего их, и просили для него у Бога «долгой жизни, уважения к его власти, счастья в семье, храброго воинства, верного Сената, послушного народа и мира всему миру». Этот характер христианского общества Росси особенно подчеркивает, он дает возможность лучше понять то старание, какое оно прилагало, чтобы избегать всяких столкновений и поставить себя в правильные отношения к власти; он старается установить факт, что оно воспользовалось привилегиями, какие император даровал народным корпорациям, что оно выхлопотало себе разрешение похорон, наравне с другими корпорациями, и право поддерживать правильные сношения с римской префектурой.

Относительно истории зарождения христианства он привел еще другие мнения, до него не внушавшие полного доверия, и я ограничусь беглым указанием на них. Долго повторяли, что христианство распространялось сначала только среди низших классов. Бедные евреи, «маленькие греки», вольноотпущенники и рабы, «ткачи, башмачники, шерстобиты» – вот кто были его первыми адептами. С высоты своей роскошной философии Цельсий много смеялся над этим сбродом «простых и невежественных душ, необразованных, ограниченных умов, перед которыми христианские учителя выступали на подмостках». Действительно, нельзя отрицать, что долгое время среди верных преобладали бедные люди; но были ли только они одни, даже в первые годы? Росси этого не думает. Он был очень поражен, когда увидел, что наиболее древние катакомбы – в то же время самые богатые и наиболее украшенные. Он спрашивает себя, возможно ли было корпорации, состоявшей только из «ткачей и башмачников», выстроить сени кладбища Домициллы с изящной живописью, украшающей их своды, и ему тотчас приходит на ум, что среди этих рабов, вольноотпущенников и рабочих, должны были находиться более важные и богатые лица, бравшие на себя расходы по этим постройкам. Это самое, впрочем, случалось во всех наиболее бедных корпорациях; они были всегда очень озабочены тем, чтобы выбрать себе покровителей, которые помогали бы им своим влиянием и состоянием. Разве не правдоподобно, что нечто подобное существовало в корпорации братьев? Раскопки, по-видимому, подтвердили эти предположения. На открытых им могилах Росси попадались иногда наиболее славные имена Древнего Рима, Корнелиев, Эмилиев, Цецилиев и т. д. Из этого он заключил, что с очень давних пор некоторые члены этих знаменитых родов были знакомы с новым учением и исповедовали его. Проповедуемое св. Павлом в «доме кесаря», то есть среди рабов и восточных отпущенников императора, учение около того же времени пленило благородную Помпонию Грецину, жену консула-суффекта Плавтия, покорителя Британии. Она была обвинена в царствование Нерона в «чуждом суеверии», что не могло тогда означать ничего другого, как только еврейство или христианство, и, так как на кладбище Калликста нашли могилы ее потомков, можно с большим вероятием предположить, что она была действительно христианка. Через несколько лет после этого новая вера проникла в самую семью императоров, если правда, как имеют полное право это думать, что Домицилла и ее муж Флавий Климент, самые близкие родные Домициана и Тита, были христиане, как Помпония Грецина. Климент и Домицилла вряд ли остались одиноки: редко случается, чтобы пример высших не нашел подражателей. Поэтому можно предположить, что христианство, даже в первые годы, одержало несколько значительных побед среди родовой или финансовой аристократии, руководившей империей. Эти важные лица, которых христианство привлекало к себе, должны были прежде всего помогать ему своим влиянием и, быть может, не раз отклонили они удар, какой готовились ему нанести, подобно Марции, любовнице Коммода, «боявшейся Господа», которая покровительствовала епископам. Они в особенности должны были обогащать своими щедротами общую кассу, которая со времен Антонинов была очень значительна и позволила скоро Римской церкви распространить свои подаяния почти на весь мир. Катакомбы уже открыли нам имена некоторых из этих знатных вельмож, ставших христианами с давних пор, когда еще было опасно быть ими; они познакомят нас со многими другими. Несомненно, что они представляли довольно слабый элемент в этом зарождающемся обществе; но с этим элементом должно считаться. Если им пренебречь, будет менее легко понять, каким образом христианство выдержало нападения своих врагов и в конце концов одолело их.

Другой вопрос, быть может, еще более важный и очень далекий от своего разрешения, разъяснить который помогло изучение катакомб, это вопрос о достоверности Житий святых и Деяний мучеников. Доверие к этим документам крайне поколеблено не только во мнении скептиков, но и людей благочестивых, как например Тильмона[71], когда они не думают, что набожность обязывается отказаться от критики. В том виде, в каком эти книги дошли до нас, они не заслуживают никакого доверия. К ним примешались в века, последовавшие за умиротворением Церкви, нелепые легенды. Так как их читали на праздниках святых для назидания верных, к ним не стесняясь прибавляли все, что могло поразить воображение и тронуть сердце. В особенности риторика, плохая риторика VII и VIII веков, совершенно их испортила. Однако надо сознаться, что, как бы подозрительны они нам ни казались, после последних раскопок в катакомбах нельзя больше отвергать их без исследования. Не все вымышлено в этих рассказах, если в галереях кладбищ нашли склепы тех, историю которых они рассказывают. Так в III и IV веке думали, что знали могилы мучеников, читали на эпитафиях их имена, приходили молиться над их останками. Рассказ о событиях может быть очень легендарным, но трудно сомневаться, чтобы имя действующего лица не было подлинно. И в самих рассказах, среди всех нелепых небылиц, заметны подробности правдоподобные или достоверные. Иные подтверждаются надписями или древней живописью катакомб; другие предполагают безусловное знакомство с местами, которых люди VIII или IX веков, несомненно, более не посещали. Из этого Росси вполне законно заключил, что новая редакция, дополненная и искаженная, предполагает существование редакции древней, более достоверной. Поэтому он полагает, что, вместо того чтобы отвергать рассказ целиком из-за нескольких несообразностей, в нем заключенных, его следует очистить от ненужной ретуши и постараться под измененной копией отыскать оригинальный текст. Это работа тонкая, где необходимы догадки и предположения, но где успех умелой критики вполне возможен, и наблюдается ежедневно при реконструкции классических текстов. Росси сделал ее с большим талантом для деяний св. Цецилии; в настоящее время Ле Блан пробует то же относительно многих других. Если