предприятие удастся, что совершенно несомненно, оно чрезвычайно увеличит число документов, какими мы располагаем, и лучше познакомит нас с героической борьбой, какую Церковь выдержала против своих гонителей. Быть может, получится несколькими мучениками больше, но мне не кажется, что это было бы уже такое большое зло. Признаюсь, я никогда не мог понять тот пыл, с которым историки XVIII века систематически отрицали гонения или скептически относились к силе их последствий. Когда Вольтер относился к мученикам как к противникам, он не замечал, что разил своих союзников. Эти люди, которых он преследовал своими неумолимыми насмешками, подобно ему, защищали терпимость. Они провозглашали, подобно ему, что никакая человеческая власть не может посягнуть на независимость души. «Ну что ж, палач, – говорит Пруденций словами одной мученицы, – жги и рви. Отдели один от другого эти члены, сотворенные из материи. Тебе легко уничтожить это хрупкое тело. Что касается моей души, несмотря на все пытки, ты не завладеешь ею». Они действительно не завладели душою. Пытки были бесполезны, и христианство дало миру самое нравственное из всех зрелищ – зрелище бессилия силы.

Церковь имеет полное право чтить память тех, что умерли за нее, и гордиться их смелостью; но мученики не только герои одного частного мнения. Все, думающие, как они, что всякое верование должно быть свободно и что религия не имеет права навязываться силой, могут рассчитывать на их защиту. Поэтому мы не имеем ни малейшего расчета сокращать число мучеников и оспаривать их заслугу; нам не подобает набрасывать малейшую тень на эту героическую эпоху, давшую миру такой великий пример, и те, кто, подобно Росси, стараются лучше познакомить нас с ней, каковы бы ни были их личные убеждения, имеют право на всеобщее сочувствие. Мы должны желать, чтобы руководимые им раскопки были всегда так же плодотворны и чтобы он имел время окончить дело, так мужественно начатое. Если бы он открыл нам еще несколько мучеников и исповедников, тем самым увеличив число их, число, которое признавал Тильмон, мы бы вполне были бы рады этому. Умножая жертвы, он делает нам более ненавистными палачей, он заставляет нас сильнее ненавидеть это нахальное вмешательство силы, претендующей властвовать над верой и ею распоряжаться, он заставляет нас более привязываться к драгоценным благам, завоеванным ценою стольких страданий, – к терпимости и свободе.

Глава IV

Вилла Адриана

Все попадающие хотя бы на короткое время в Рим, непременно отправляются посмотреть Тиволи; храм Сивиллы почти так же известен, как Колизей или Пантеон; но среди любопытных очень мало таких, которые согласились бы хоть на минуту свернуть с обычной дороги и зайти взглянуть мимоходом на то, что осталось от тибуртинской виллы, построенной императором Адрианом. А между тем стоит сделать эту экскурсию, и она многому может научить любителей древности. Памятники Рима знакомят нас с цезарями при исполнении ими их высших обязанностей и хранят память об их официальной жизни; вилла Адриана показывает нам их в те минуты, когда они предаются отдыху и развлечениям, ибо это необходимо время от времени, когда правишь целым миром. Она может также дать нам некоторые ценные указания на то, как они понимали сельские удовольствия, и познакомить нас с вкусами тогдашнего общества, с его представлениями о природе, а на этом стоит остановиться на некоторое время.

Когда отправляешься из Рима в Тиволи, прежде всего проезжаешь, во всю ее длину, пустынную Кампанию, со всех сторон окружающую Вечный город. Проехав пять или шесть миль по настоящей пустыне, где попадаются лишь остерии да стада быков или лошадей, пощипывающих скудную траву, замечаешь, что местность становится возвышеннее. Несколько групп деревьев возвещают, что приближаешься к Анио, через которую проезжаешь мостом ponte Lucano. Тут возвышаются античные развалины, очень интересные, – могила семейства Плавциев. В ней был погребен консул Тит Плавций Сильван, один из тех смелых предводителей и умных правителей, которые поддержали честь империи во времена самых недостойных царей и явились спасителями Рима. Надпись, сделанная на мавзолее, заключает повесть об его заслугах и перечень полученных им почестей. При Тиберии он командовал легионом германской армии; сопровождал Клавдия в походе на Бретань; при Нероне он управляет Мезией, одной из провинций, которой больше всего угрожали варвары. Надпись рассказывает, как он остановил нашествие сарматов и принудил вражеских царей переправиться через Дунай, чтобы поклониться в его лагере римским орлам. Эти заслуги были довольно плохо вознаграждены вплоть до того дня, когда Веспасиан, сам старый воин, озаботился тем, чтобы загладить относительно своих товарищей несправедливости предшествовавших царствований; он призвал Сильвана из его провинции, устроил ему пышный триумф и назначил префектом Рима.

Римские погребальные надписи, воспроизведенные на гравюре Пиранези, из родовой могилы Плавтиев в Тиволи

От могилы Сильвана дорога разделяется. Налево она идет чудесными оливковыми рощами, ведущими к Тиволи, направо она пересекает равнину и через двадцать минут приводит к вилле Адриана.

Но вилла представляет теперь лишь груду развалин. На протяжении нескольких километров встречаются только основания массивных сооружений, стержни колонн, огромные разбросанные глыбы, и то там, то сям еще держится часть какой-нибудь стены. Эти обломки так значительны, что их долго принимали за остатки города; воображали, что раньше, чем на холме, тибуртинская вилла была построена на равнине и что тут перед глазами имеешь последние остатки старого города; поэтому народ дал им название Tivoli vecchio. Легко было доказать, что это ошибка; свидетельства древних авторов, надписи на черепицах – все говорило, что это – вилла Адриана. Эта вилла, которую современники находили верхом совершенства, любимое творение императора, ценителя искусств, по-видимому, редко посещалась его преемниками. По крайней мере история ничего об этом не говорит, точно так же почти ничего не было найдено в этих развалинах, что можно бы отнести к другой эпохе. Таким образом, она имела довольно редкое счастье – не подвергнуться слишком большим перестройкам и просуществовать века, сохраняя особую печать того времени, когда была сооружена, и того государя, который ее построил. Всевозможные богатства, найденные в развалинах, заставили предположить, что она не подвергалась грабежам, пока существовала империя. Она должна была, несомненно, очень пострадать, когда Тотила опустошил окрестности Тибура, взял город приступом и перерезал жителей. С этого времени началась ее гибель: просторные залы рухнули, по аллеям прошел плуг, и сады превратились в хлебные поля. Однако еще в XV веке сохранялись значительные остатки. Знаменитый папа Пий II, посетивший ее, говорит с восхищением о сводах храмов, о колоннах перистилей, портиках, бассейнах, какие еще можно было