— Не знаю, кто ездит в метро, но я ощутил себялохом. У меня ботинки за пятьсот баксов, и мне несколько раз на них наступили!— его возмущению не было предела. Он так кричал, что мне показалось, что ещенемного и он взорвется.

— Не кричи, пожалуйста. Ну ничего же страшногоне произошло! Сейчас я возьму щетку, помою и начищу твои ботинки. Они будут какновые, дел-то.

— Но ведь если я буду ездить в метро, то мнена них будут каждый день наступать!

— А я тебе буду их каждый день чистить, — мойголос дрогнул оттого, что я не знала, как лучше сгладить данную ситуацию. Онане казалось мне настолько ужасной, что из-за нее можно так громко кричать итопать ногами.

— И насколько мне их хватит, если мне на нихкаждый день наступать будут?! — стоял на своем разъяренный Дима.

— Сносятся — новые купим.

— На что мы мне купим новые ботинки?! На что?!

— Я же сказала, что у меня есть две тысячидолларов.

— Ты сама сказала, что эти деньги резервные —резерв на питание и на оплату квартиры. А на ботинки денег нет!

— Обязательно покупать такие дорогие ботинки?

— А за меньшие деньги я обуваться не буду.Босиком начну ходить. У меня стипендия крохотная, ее мне не хватит даже на то,чтобы каждый день в столовой питаться.

— Я тебе с собой давать буду.

Мои слова подействовали на Диму так, какдействует красная тряпка на быка, и он изменился в лице.

— Что ты мне с собой давать будешь? — навсякий случай переспросил он.

— Яичек сварю, колбаски порежу, хлебушка, —произнесла я дрожащим голосом. — Что-нибудь с собой в пакетик соберу, чтобы тыне был голодным. Если тебе при всех есть неудобно, то ты из аудитории выйдешь,найдешь безлюдное место, сядешь на подоконник, чтобы никто не видел, и поешь. Ачто тут такого? Что ты так на меня смотришь? Я же ничего страшного не сказала.Все мы живые люди и должны со снисхождением друг к другу относиться.

— Света, ты дура или прикидываешься? — мойлюбимый был близок к истерике.

— Я хотела как лучше, и мои рассуждения недавали тебе права меня оскорблять.

— Меня твоя провинциальная простота иногдадобивает. Ты где живешь?!

— В Москве.

— Вот именно, в Москве. Это ты своему кавалерув вытрезвитель узелки бы собирала, а мне не стоит. Ты хоть представляешь, вкаком престижном институте я учусь?! Туда люди на кабриолетах да на джипахприезжают. Там у каждого пачка сигарет стоит столько, сколько тебе и неснилось. Там девчонки юбки за тысячу долларов носят. Там золотая молодежьучится, ты их еще мажорами называешь. Ты в своей провинции слышала, что такоезолотая молодежь?

— Слышала.

— А мне кажется, что ни черта ты не слышала,если мне узелки предлагаешь.

— Зачем же нужен такой институт? — растерянноразвела я руками.

— Затем, чтобы в этой жизни устроитьсянормально и вращаться в тех кругах, в которых мне комфортно и в которых ячувствую себя нормальным человеком.

Увидев, что я совсем сникла, Дима положил рукина мои плечи и сказал уже более спокойным голосом:

— Ладно, извини, если что не так. Просто я и всамом деле себя сегодня лохом почувствовал. На ноги наступают, дышат прямо влицо, про какую-то фигню разговаривают, толкаются и даже воняют. Не знаю, как ясегодня все это вынес. Вышел из метро и чувствую, как будто вывалялся в грязи.Помыться хочется и смыть с себя все как можно быстрее. Ненавижу грязь!

— Там же народ ездит. Ты хочешь сказать, чтоон грязный?

— Конечно, а когда он у нас был чистым?

— Но ведь именно чиновники высшего эшелонавласти, так называемые слуги народа, должны заботиться о народе и делать так,чтобы он жил в чистоте.

Быдло все равно не очистишь, — процедилДмитрий сквозь зубы и молча облокотился о подоконник. — Быдло из грязивытаскивать бесполезно, потому что оно уже на протяжении многих лет живет вгрязи. Оно по-другому жить не умеет — это его нормальное состояние.

Я стояла ни жива ни мертва и пыталась понятьсмысл Димкиных слов: они прозвучали для меня как пощечина.

— Дима, а я люблю московское метро. Тамкакая-то особая атмосфера.

— Какая в нем атмосфера?

— В метро понимаешь, что жизнь не стоит наместе, а крутится с бешеной скоростью. Все куда-то бегут, куда-то спешат. Тамведь течет жизнь. Нормальная жизнь нормальных людей. Я ведь, судя по твоимсловам, тоже быдло? А зачем ты с быдлом под одной крышей живешь? Как ты сбыдлом одну постель делишь?

— Потому что придет время, и я сделаю тебячеловеком.

— А сейчас я не человек?

— Света, давай не будем в политику играть.Политикой пусть занимаются политики. Если я сказал что-то резкое, то извини. Уменя просто нервы на пределе. Никогда бы не подумал, что на меня так метроподействует. Я договорился, теперь за мной в институт будет Денис заезжать на«мерсе». И после института домой тоже привозить будет. Что там у нас на ужин?

— Щи. — Я была жутко расстроена и из последнихсил сдерживала себя от того, чтобы не разругаться с Дмитрием и не выплеснуть нанего накопившиеся в моей душе многочисленные обиды.

— Валяй!

— «Валяй» — это наливай?

— Наливай, — поправил сам себя Димка.

— Тогда называй вещи своими именами.

— Светка, а что у тебя глаза зареванные?

— На работу устроиться не могу.

— Я же тебе говорил, что без прописки этотяжело. Малыш, ты не расстраивайся. Ты же сама сказала, что нам есть пока начто жить.

— Пока есть. Чтобы нам этих денег как можнодольше хватило, просто будем экономить и все. Ты, самое главное, учись, а я небуду сдаваться и обязательно найду хорошо оплачиваемую работу.

Налив Димке щей, я села рядом с ним на стул ипогладила его по голове. Я смогла ему простить тот нервный срыв, которыйпроизошел совсем недавно. Я понимала, насколько ему психологически тяжелопривыкать к мысли, что необходимо жить не так, как прежде.

— Ну как, вкусно?

— А мясо-то где? — Дима постучал ложкой потарелке.

— Ты ж его уже съел!