пальцем не тронул. И ты прекрасно это знаешь. Ему все еще кажется, будто ей двенадцать. Ты разве не слышал, как она попросила у него сигарету на днях? Он ответил: «Знаешь, котенок, Папаше не нравится, когда дети курят».

— Ну ладно, как я и говорил, Папаша Тони впал в ярость. Сам-то я потерплю, но когда он накинулся на Стеллу… И некоторые сказанные им вещи… В общем, он был довольно груб. Заявил, что настоящий гимнаст может учиться у кого угодно, и неужели она хочет всю жизнь оставаться третьесортной циркачкой, красоткой, демонстрирующей ножки на трапеции. Спросил: «Думаешь, ты такая красивая, что никто не заметит, что ты один конец перекладины от другого не отличишь?»

Стелла расплакалась и сказала, что с четырех лет на манеже. А он рявкнул, что за это время она должна была хоть чему-то научиться.

— М-да, грубовато. Но Папаша Тони просто такой, Джок. Он не умеет по-другому. А Стелла способна на большее. Ее испортили.

— Ага, на той грязной ярмарке. Но она старается. Делает, что говорят, и я пытаюсь быть вежливее. Так или иначе, когда Папаша это сказал, Стелла унеслась по лестнице. Я крикнул: «Смотрите, что вы наделали!» и побежал за ней. Нашел ее в комнате Барби — она плакала на кровати. Пообещала, что будет делать все, что я скажу, но, если мы не уберем старика подальше от нее, она уйдет. Я битый час ее успокаивал, а когда хоть что-то стало получаться — ба-бах, входит Люсия! Черт, да мы просто разговаривали, дверь была открыта, мы оба одеты… ну, я в трико, а Стелла в халате. Но мы сидели на кровати, Стел липла ко мне, я ее обнимал… И пытаться объяснить Лулу, что мои намерения чисты как снег, было форменным самоубийством. Я все же попробовал, но пока я этим занимался, Стелла, разумеется, пошла по второму кругу…

Марио застонал, однако глаза его смеялись.

— Господи, Джок, ты же знаешь Люсию!

— Ага, ага, конечно. Ее воспитали очень консервативно, и нас она старалась растить в том же духе. Должно быть, ей и в голову не пришло, что можно быть в одной постели с девушкой и не думать сам-знаешь-о-чем. Но я все равно взбесился. За кого она меня принимает? Я, между прочим, тоже некоторое уважение к семье имею. Неужели она считает, что я могу привести девушку в дом собственной матери и обращаться с ней так, будто подцепил ее на шоссе?

— Наверное, Лу думает, что ты подцепил ее на ярмарке — а это, по ее мнению, ровно то же самое, — пробормотал Марио.

— Не в этом дело. Просто если бы я и собирался провернуть что-то подобное — Бог свидетель, я не притворяюсь лучше, чем есть… я не монах — то уж точно не стал бы делать этого в ее доме и у нее под носом!

Томми, разглядывая пол, понимал, что братья о нем забыли.

Склонившись над братом, Марио потрепал его по плечу.

— Ну ладно, парень, успокойся. И чем все закончилось?

— Ну, чем больше я доказывал, тем больше расстраивалась Стел, и тем хуже все выглядело. В итоге я просто смылся, предоставив им разбираться самим. Лу ведь никогда не бывает по-настоящему грубой. Саркастичной, да, но не грубой. В общем, я пошел вниз и постарался объяснить Папаше, как он огорчил Стеллу. А он только фыркнул, что у него нет времени на женские истерики, и, кроме того, он не сказал ничего такого, чего она бы ни заслужила.

— Знаешь, — вставил Марио, — он не так уж неправ. Стелла симпатичная, у нее настоящий талант, очень хороший тайминг, подходящая фигура…

— Ну, не знаю, я люблю девушек с более… — руки Джонни изобразили округлости в воздухе.

— Для полетов подходящая, дурак! Тонкие кости, маленький зад. Сальто она делает так же аккуратно, как Томми. Зато Томми никогда не пытался со мной спорить.

Джонни пожал плечами.

— По-моему, она права. Мне далеко до совершенства, а она смышленая. Мы партнеры. Почему бы мне ее не слушать?

Марио покачал головой.

— Не согласен. Это отговорки, Джонни. Администратор в ответе за то, как проходит номер. А значит, отвечает и за других его участников. Не то чтобы он обязан указывать им, как дышать, просто за номером должна стоять одна главная идея. Если Стелла не принимает твое лидерство, то что она вообще делает в номере? О каком контроле речь, если артист не соблюдает дисциплину?

Она должна научиться принимать приказы… и критику тоже.

— Вы все здесь помешаны на дисциплине!

— Зато это дает результат. А то бы не было у меня никакого сальто-мортале. И Папаша Тони мог бы многому ее научить, если бы она слушала, а не убегала в слезах.

— Знаю, — неохотно признал Джонни. — Но если она делает что-то неправильно, почему бы ему просто не сказать, а не орать и выходить из себя? Да, он лучший, я в курсе. Я хотел бы, чтобы он учил Стеллу. Я хотел бы работать с ним…

— Джок, кто тебе мешает? Слушай, отрабатывай этот проклятый контракт с Муркоком и возвращайся к нам! Папаша уговорит Анжело, ему не привыкать. Он же спит и видит, как бы снова сделать по-настоящему большой номер, такой, где в воздухе полно летящих тел…

— Как-то летом в Миннесоте я работал в похожем. Летающие Морелли. Девять вольтижеров и три ловитора. Однажды мы репетировали, и кто-то спросил про нас хозяина, а он ответил: «Ах да, это номер-конфетти».

— Точно, Папаша мечтает о таком конфетти. Но ненавидит работать с посторонними.

— Разумеется. Потому что не может заполучить их тело и душу, — Джонни яростно натирал паркет. — Знаешь, он сделал благородный жест. Предложил мне остаться. Устроить эдакое возвращение блудного сына. Но Мэтт, я не такой.

Если бы он просто учил нас, руководил нами на манеже и оставил нашу личную жизнь в покое — все было бы нормально. Но не могу я год за годом жить с