непреклонной и даже не оглянулась, уходя, только вскинула руку вверх и помахала, прощаясь. Тем временем в машине угорал от хохота Ян, он остановиться не мог, упал на спинку сиденья, а потом и вовсе сполз. Эрику удалось расцепить руки ненавистной террористки, другого выхода не было, кроме как забраться в машину брата, иначе липучка не отлипнет. Ленка продолжала смеяться и, когда Эрик трусливо сбежал в джип, ринулась фактически под колеса, упав на капот, хохоча и крича на весь двор:

– Эрик, куда ты? Я же люблю тебя…

– Ух! Дебилка конченая, – процедил зло Эрик. – Ну? Ян! Ты чего ржешь? Поехали! Не задави только эту чокнутую, назад сдай.

Пришлось поерзать колесами по всему двору, Лена бегала за автомобилем, не отставая и мешая им выехать, Яну стало не до смеха:

– Слышь, мачо, твоя подружка, кажется, под кайфом.

– Она не моя подружка, – огрызнулся Эрик. – Да поезжай ты!

– Куда? Эта идиотка прыгает, как кенгуру, и под колеса лезет… Ага, сейчас я ее… Йес! Получилось! Пусть теперь догоняет.

Не без усилий, но Яну удалось обманным маневром объехать Лену, она осталась позади и выкрикивала ругательства. Стоило выехать со двора, Эрик тут же забыл о ней, высунул голову в окно в поисках Даши, та как раз садилась в машину. Он с облегчением откинулся на спинку, не хотелось ему оставлять упрямицу на улице ночью, а Ян, искоса наблюдавший за ним, осведомился:

– Кукла зацепила тебя или это просто охота на дичь?

– Янек, отвали!

– Хамишь, как подросток. Маме пожалуюсь.

– Отстань, а?

Ян отстал и вальяжно крутил руль одной рукой, весело насвистывая, а также поглядывая на братца, который нахохлился, как воробей.

Георгия Даниловича окружила тишина…

Он видел себя в странном месте: без стен, потолка, пола. Пространство странное, ничего нет вокруг, это пугало. Даже света нет, но себя Георгий Данилович видел четко и как бы со стороны. То ли он стоял, то ли висел прямо в воздухе – не понимал, вдобавок было душно… очень душно и хотелось пить… Ему следовало идти, но он не знал, в какую сторону. Вдруг издалека донеслось:

– Жора… Жора…

Это голос Медеи, она звала. Георгий Данилович вспомнил: ему к жене надо, она больна. Он засуетился, судорожно замахал руками, а никуда не двигался, никуда! Он отчаялся и… открыл глаза. Что это вокруг? Больничная палата? Или новое видение? Нет, это палата, а он в кресле полулежит, вытянув ноги.

Прямо перед ним на кровати его беспомощная жена. Медея в коме. Он чувствовал угрызения совести: уснул ведь. Ему необходимо находиться рядом, Медея может испугаться без него, когда очнется, поэтому Георгий Данилович не мог оставить ее одну. Да и некуда идти. Дом теперь – просто квадратные метры, что там делать? Но уснул. Как он посмел? Лицо жены осталось в том же бесчувственном покое, в каком было, значит, приснилось, будто она звала. Его Медея как упала в морге, так ни разу не очнулась, он ждал, когда она вернется из другого мира, боялся, это произойдет без него, и… уснул!

– Жора…

Он не ослышался, Медея очнулась! Георгий Данилович подскочил с кресла и склонился над женой. Да, очнулась, глаза приоткрыты, смотрят на него. И навернулись слезы радости, он тихонько рассмеялся:

– Медея… ты… ты слышишь меня? Вот он я, твой Жора…

Она заговорила слабо, ему пришлось склониться ниже и подставить ухо к ее рту, когда говорила:

– Жора… наша Искра… ее нет у нас…

– Чшш, родная, тихо… Не говори. Тебе нужно молчать, беречь силы. А поправишься, я брошу все работы к черту, поедем… поедем… Куда скажешь!

– Мы виноваты… что нашей Искры больше нет…

– Тсс… молчи, молчи, дорогая… Мы ни в чем не виноваты.

– Из-за нас она стала такой… и попала в беду. Это мы все. Мы с тобой платим… за неумение любить…

– Бог с тобой, мы разве не любили? – вставил он.

– Не так… Для себя любили… не для нее… Жора, прости…

– Что ты, что ты, милая… Медея, прошу тебя, помолчи.

Он с нежностью гладил ее по щеке пальцем, улыбался, стараясь ободрить, а самому тошно… не рассказать. Но сейчас главное – жена, Медея должна знать, что не одна, у нее есть преданный муж.

– Я буду здесь, рядом, никуда не уйду, а потом… когда поправишься… мы поговорим. Мы будем много говорить, я не стану столько работать. У меня появится куча времени, я отдам его тебе. Скоро зима, снег пойдет, будет красиво… Знаешь, а поедем кататься на лыжах? Но не в горы, а туда, где сосны, лес, воздух… Согласна?

– Жора… ты такой хороший… заботливый… щедрый… И зачем же ты женился на мне? Я ведь страшненькая…

– Вот дурочка, я, что ли, красавец? Полюбил, вот и женился.

– Я так старалась… чтобы… не мешать тебе. Мне повезло, я была счастливой с тобой… Жора… меня с Искрой… чтоб в одном месте… а не по отдельности… И тебе так удобней… будет… ходить к нам обеим…

Она устала, медленно прикрыла веки, из одного ее глаза выкатилась слеза и упала на подушку, оставив маленькое мокрое пятнышко. Георгий Данилович большим пальцем вытер дорожку от слезы на лице жены и сказал, улыбаясь:

– Отдыхай, я тут. Только пойду, скажу, что ты очнулась, ладно? Может, уколы надо сделать. Ты поспи… поспи… я быстро вернусь и вот тут в кресле…

Он выпрямился, на цыпочках попятился к двери, не отрывая глаз от жены. Его Медея лежала тихо-тихо, и Георгий Данилович неслышно вышел из палаты.

Он окликнул ее, едва Тамара начала марафон

Она остановилась, обернулась и ждала Павла, ощущая радость от встречи, правда, внешне это не выражалось. Тамара привыкла прятать эмоции, словно это нечто запретное, так поступают осторожные люди. Но улыбка (едва заметная, приветливая) ни на что не намекает, ни к чему не обязывает и ничего не обещает. Когда Павел подбежал, она вместо приветствия бросила легкий упрек:

– А уверяли, будто бегаете каждый день, без пропусков, но я не видела вас в этом парке несколько дней.

– Вы мне не рады? – он пошутил, а она смутилась:

– Как вы могли так подумать? Конечно, рада, без вас здесь тоскливо, да и страшновато одной в парке, рассвет наступает с каждым днем позже.

– Тогда вперед? – широко улыбнулся он.

Побежали по обычному маршруту, Грета лениво трусила следом, а иногда, проявляя сообразительность, сокращала расстояние. По углам бегут дураки, умные (Грета, например) углы срезают и ждут хозяйку, отдыхая, да только отдых недолго длится. Тамара