себе. И хочу забрать тебя себе.

Я впервые прижалась к его щеке – как котенок, поверивший, что его больше не выкинут и не предадут.

– Только не обижай меня больше.

– Каждый раз, когда я буду тебя обижать, я буду слепнуть.

Он улыбался. А я понимала: все по правде, все на самом деле. И впервые в жизни почувствовала, как у моей Лейки сейчас выбьет крышку, как у кипящего чайника. О чем и сообщила.

– Надо модифицировать твою Лейку, убрать в ней проценты.

Он продолжал держать мое лицо, а мне казалось, что он держит всю меня. Не знаю как, но целиком. Вместе с душой.

– А так можно?

– Да. Есть программа. И твоя Лейнхарта будет такой же, как моя.

– Значит, ты все знал тогда… Когда я спросила тебя о различиях в Лейках в лохани.

Эггерт был красив, когда улыбался. Он знал так много. Он собирался сделать, разработать и создать еще больше, он намеревался перевернуть этот мир. Ввернулась тут же в сознание беспокойная мысль о том, что рядом с таким мужчиной должна быть особенная женщина. Его невидимый стержень, его опора. Смогу ли я? А после подумалось, что как раз я и смогу. Я верю в его идеи, я горю ими теперь так же сильно, как и он, я всегда найду, как поддержать. Разве не такой должна быть жена генерала? Как же пафосно, почти смешно от важности это звучит. Стелла ей быть не смогла бы: она не верила в Оэма, она не восхищалась им.

– Я верну тебе ту лохань. И домик. И бесконечные дни в радости.

– И себя в постели.

– И себя в постели.

Невероятно ценно было ощущать, что ему нужен именно мой стержень и ничей другой. Мое умение верить и просто я рядом.

Теперь мы оба знали, что постель, если мы не приблизимся к ней, сама приблизится к нам со скоростью света.

– Твоя мама… – шепнула я, – я…слишком…другая…

– Моей маме…ты очень понравилась. Ты еще увидишь это сама. А сейчас…я хочу…

Я поняла это по его ставшей чуть жестче ладони, но очень глубокому намерению, проявившемуся в глазах, по той самой мужской ауре, которая воздействует так, что ты уже не можешь уйти.

– Сейчас ты…хочешь…начать отдавать мне долги?

– Именно так.

– Только…не все разом.

– Я буду делать это…последовательно. Постепенно. И это займет годы.

Мне вдруг стало ясно, что мечта сбылась – моя мечта о себе счастливой. Что та девчонка в моем воображении со светящимися глазами и я в реальности – одна и та же личность. Что мы наконец совпали.

Я просто обняла его. Сильного, цельного, стального и мягкого – обняла своего Эггерта.

Эпилог

Они крутили бумагу о переходе долго, передавали друг другу; отец даже потер печать ногтем. Полагал, что поддельная?

– Кристинка, но зачем она нам? – спросила наконец мать. Удивленная и больше подавленная. – На что мы будем там жить? Даже если продадим эту квартиру. Там что делать? Снимать? Надолго ли хватит средств?

– Средства есть, – я подтянула к себе блокнот и вывела на нем цифру. Огромную даже теперь и даже для меня. – У меня есть деньги. Вот столько.

То, что было изображено на странице, повергло родителей в еще большую тревогу.

– Это…слишком…много… У тебя не может быть… Где ты… – Мама качала головой, не могла подобрать слов, боялась меня обидеть. И все же спросила: – Кого ты обворовала?

Они догадывались про меня и «род моей деятельности». До них доходили обрывки слухов. Чем-то, желая поддержать отца, делился дядя Бредди. Не для того, чтобы навредить, но чтобы заверить, что со мной все в порядке.

В полутемной маленькой квартире тесно – сервант, старая посуда, шкафы, кухонный, хромающий на одну ножку, стол. Следовало бы обидеться, но я не обиделась, покачала головой.

– Я ничего…не воровала. Это честно…заработанные деньги. И их хватит на два дома – вам и мне.

– Заработала.

Материнский голос прозвучал желчно. И застыл в усталых глазах упрек: мол, столько заработать невозможно, даже если трудиться ночами и на трех работах. Она мне не верила. Если бы моя дочь принесла столько, я бы не поверила ей тоже. Или с большим трудом. С очень большим. Но что-то загорелось у отца внутри, и он откинул вопросы в сторону.

– Я хочу купить дом своих родителей, – произнес он, протрезвев. Он и до этого, впрочем, не был слишком пьян, но теперь стал серьезен и чуть-чуть окрылен.

– Дом твоих родителей стар, он разваливается, – отозвалась жена, – мы же узнавали… Стены, крыша – там все нуждается в ремонте.

– Я починю его своими руками.

– Ты?

– Я. У меня не хватает пальцев, но хватает рук, и они кое-что еще могут.

Отец очень долго не имел ни цели, ни мечты. Он понимал, что меня тоже стоит вопрошать по поводу моих «заработков», но желание выдохнуть наконец и занять голову чем-то, помимо алкоголя, взяло верх.

– Надин, сделаем тебе мастерскую.

Я мысленно порадовалась – он не разучился мечтать.

– Мастерскую? Для чего?

– Для твоих акварелей, – поддержала я папу.

– Да я рисовать разучилась много лет назад.

– Талант не пропадает.

– И глаза уже не видят…

– Я вылечу твои глаза.

– Как? Ты на доктора отучилась?

Я не стала посвящать ее в подробности. Мне хватало того, что чувства своих родителей здесь, в тесном пространстве квартиры, я ощущала очень хорошо. Их волнение, беспокойство, застой, постоянную печаль. След безнадеги. И прямо сейчас я потихоньку проветривала их головы, впускала туда свежий ветер. И больше не казалось, что я вычищаю чужие нужники, – я чувствовала любовь. Это мои отец и мать, и они самые прекрасные на свете.

– Вот увидишь, – прошептала я тихо.

– Надин… – Я давно не видела отца таким. Робко воодушевленным, что ли. – Мы все там починим. Постепенно.

– Да здесь денег хватит, чтобы починить быстро, – ввинтила я, – бригаду нанять.

И здорово, что папа захотел именно родительский дом. Место бабушки и деда будет восстановлено, вновь зацветут у крыльца розы.

Но мать отодвинула от себя бумагу. И блокнот. Поджала губы.

– Бесплатный сыр…в мышеловке. А если это ворованное…

Я вздохнула. Без досады, впрочем, заранее знала, что этим, скорее всего, диалог и обернется. Потому просто поднялась и вышла в коридор, чтобы пригласить гостя.

Он вошел в квартиру, и мои родители притихли, скукожились. Кажется, сделались меньше, даже квартира стала теснее. Возросло лишь напряжение. Эггерт был в белой форме с погонами, в фуражке. В подобном виде он производил впечатление на каждого, кто его видел.

– Доброго дня, – поздоровался он спокойно. – Меня зовут Оэм Эггерт Эрдиган, генерал Эрдиган, если быть точным. Первый Район, Кирстаун.

Онемел и сделался неподвижным мой отец, со страхом взирала на вошедшего мать. И я ощущала закравшийся в ее мысли ужас – «что ты натворила, дочь?» Она ждала плохого, она была почти уверена, что сейчас в мой адрес прозвучат обвинения, что это коснется и их тоже. Наверное, долги, наверное, придется продать квартиру. Эх, мама, как же мало ты в меня веришь. Я вздохнула со смесью нежности и укоризны. Впрочем, еще месяц назад и я сама в себя не верила.

– Я пришел подтвердить, что разрешение на Переход для вас и вашей дочери я подписывал лично. Печати настоящие, все бюрократически подтверждено. Деньги в размере указанной суммы выплачивал ей тоже я.

«За что?» – хотелось спросить моим родителям синхронно.

– За ее вклад в развитие Первого Района, за совершение ряда действий, в результате которых свои права и полномочия сохранит Исследовательский институт изучения матриц. За помощь руководству Отдела разработок и анализа искусственного интеллекта.

Теперь мои родные взирали на меня так, будто в их квартиру ступила некая другая Кристина – точная копия, заменившая родную дочь. Эта копия была умнее оригинала и точно не была им родной, хотя они, конечно, старались приложить все только что озвученное к моей внешности, уму и характеру.

– Можно…увидеть ваши…корочки?

Оэм не счел просьбу отца невежливой, удостоверение он достал и протянул.

Отец, изучая его,