О’кей, о’кей, как-нибудь я вам подробнее обо всем этомрасскажу, не сейчас, одно только хочу, чтобы вы знали: вырвался я из этойпреисподней только благодаря дружбе с вами. Как так, а вот так. В округ приехалс инспекцией маршал Ротмистров, ну и мой ангел каким-то образом подсказал емузавернуть в военную тюрьму. Кто был этот ангел? Странные вы вопросы задаете,Борька. Мой ангел значит мой ангел-хранитель, только это я и имею в виду. Там,в тюрьме, какой-то приличный парень из администрации подсунул маршалу мое дело:ну, мол, герой, потерял ногу в тылу врага, остался в строю, в общем, «Повесть онастоящем человеке»; тоже, конечно, моего ангела делишки. Маршал вызвал меня ксебе, и мы с ним два часа проговорили. Оказалось, что он слышал о нашей высадкев Варшаве и даже лично знал Гроздева, ну, помните, Волка Дремучего. Потом вдругспрашивает: а вы Борю Градова там встречали? Оказалось, что они были близкимидрузьями с вашим отцом и деда вашего он со страшной силой уважает, бывал не разв Серебряном Бору. Вот таким образом вся маслюковская интрига закрутилась вобратную сторону. Не исключаю даже, что подонок пережил серьезные неприятности,впрочем, такие хмыри умеют выкрутиться из любой истории. Из одной толькоистории ему не выкрутиться, из отношений со мной, а когда-нибудь у меня сновадойдут до него руки. Короче говоря, мое дело закрыли, меня сактировали посостоянию здоровья, и я вот уже год, как обретаюсь в Москве, влачу тут жалкоесуществование, влачу, как бурлак, свое тяжелое, как баржа с говном,существование, вот так, Борька, волокусь без руля и без ветрил, копеек несчитаю, но они меня сами считают, сучки... досчитали и дотерли до дыр... я весьв дырах, old fellow, как сыр голландский... только без слезы... кореш, вприсутствии ангела своего заявляю: слезы от меня не дождутся, клянусьбронетанковыми войсками маршала Ротмистрова!..

Боря Градов, мотобог и счастливый обладатель лучшейлюбовницы Москвы, положил ему руку на плечо:

– Сашка, вашу-так-и-разэтак, пусть наше «прямое действие»провалилось, но мы ударим во фланг! Никто нам не помешает ударить во фланг! Иникто не осудит! Маршал Ротмистров не раз бил во фланг, а потом уже мой папавалил всей ватагой! По флангам, друг! Как Костя Симонов писал: «Ничто нас вжизни не может вышибить из седла, такая уж поговорка у майора была!» У майора,старик! Такая вот, старик, была поговорка у старого майора Китчинера! АМаслюкова твоего мы вдвоем возьмем и повесим его яйца на сук! Помнишь тот ласковыйвальс: «Тихо вокруг, только не спит барсук, яйца свои повесил на сук и тихотанцует вокруг»?..

Вот так, обмениваясь вот такими монологами, друзья покинули«Есенинский» подвал, выбрались в безмикробный мир морозного социализма и, тихоподтанцовывая под «Вальс барсука», пошли через Театральный проезд к памятникупервопечатнику Федорову, чтобы у его подножия прикончить взятую на всякийслучай чекушку. И так начали заново дружить в своей лепрозорной столице.

* * *

Александр Шереметьев, что называется, вышел из армии сволчьим билетом и, в отличие от нашего Бабочки, без денег. О продолженииобразования не могло быть и речи. Мать, конечно, не потянула бы здоровенногоинвалида. Надо было искать работу и приработки. Со вторым, пожалуй, было легче,чем с первым: можно было давать уроки английского или делать техническиепереводы, однако требовался официальный статус для милиции; не хилять же, всамом деле, за инвалида с гармошкой: «Он был батальонный разведчик, подайте,братья и сестры...» От таких Москва в те годы брезгливо и надменноосвобождалась. В конце концов после немалых мытарств (подозревал даже, что,несмотря на заступничество могущественного маршала, идет за ним «хвост» отдальневосточных особистов), в конце концов нашел себе официальное место работы,в которой души не чаял, а именно в отделе переводов Государственной библиотекиимени В.И.Ленина, которую в обиходе народ московский называл «Ленинкой» и этимпривносил в торжественное звучание некоторое легкомысленное фрондерство. Там, вбесконечных залах с книгами, в коридорах и особенно в курилке, Шереметьев свелзнакомство с незаурядными людьми своего возраста и постарше, ребятами, которыесвободное после работы в разных «почтовых ящиках» время проводили в Ленинке зачтением философской литературы. Много спорили о прошлом, об историческихсудьбах России, о характере русского человека и человека вообще. Обменивалисьстарыми изданиями Достоевского и Фрейда. Средняя школа и вузы все-такиоставляют сейчас в образовании молодого человека много белых пятен. Хочешьстать мыслящей личностью, без самообразования не обойтись, а в Ленинке, еслитам работаешь и постепенно становишься своим человеком, можно получить доступ куникальным, чаще всего закрытым, печатным материалам. В конце концов в этойгруппе знакомых читателей образовался интеллектуальный костяк, который сталсобираться для обмена мнениями на квартирах или, в теплое время, за городом, наИстре или на Клязьме, под рыбалку или под костерок с бутылочкой, и все этоназывалось, разумеется не для афиширования, а так, между собой, «кружокДостоевского».

Как ни странно, именно на членов этого кружка натолкнулся вту памятную метельную ночь мастер спорта Боря Градов. Он-то их принял заобычных барыг и похабников, а они просто-напросто собрались в «Москве» для того,чтобы обмыть крупную премию, которую получил их товарищ Николай, инженер посамолетным крыльям. Конечно, все тогда, во втором часу ночи, были основательнопод газом, однако рассказ Николая о его приключениях в Сокольниках вовсе не былбахвальством и издевательством. Он стал делиться с друзьями своим недавнимопытом, поскольку ему показалось, что в этой истории сложилась весьма«достоевская» ситуация. Вот такой произошел разнобой: вместо того чтобыопознать в Борисе Градове человека с довольно сильной интеллектуальнойпотенцией, его приняли за стилягу, который напрашивается.

Разъяснив все эти дела старому другу, Александр Шереметьевкак-то сказал, что, по его мнению, Борис вполне мог бы стать одним из членов«кружка Достоевского» и даже подружиться все с тем же самым Николаем, который,разумеется, еще со школьных лет носил в районе Зубовской площади кличкуБольшущий.

А почему бы нет, вполне возможно, что эти типусы – вполнеславные ребята. Боря Градов в эти дни готов был обнять весь мир. Всокрушительной американской куртке он прогуливался по улице Горького или поНевскому проспекту в Ленинграде, куда нередко ездил в двухместном купе «Краснойстрелы» со своей красавицей Верой Гордой. Все у него прекрасно получалось,везде успевал, даже зачеты институтские больше на шее не висели. Больше стал ина льду заниматься к предстоящим соревнованиям конца зимы; особенно, конечно,усердствовал, когда Вера приходила на стадион и хлопала ему меховымирукавицами. Значительно меньше стал кирять, потому что исчез главный стимулпьянства – задерзить, заинтриговать и потом заполонить демимодентную красавицупевицу в луче прожектора. Эта la fe fatale теперь превратилась в нежнейшее ипреданнейшее существо. Блаженство переполняло его, и он побаивался: не слишкомли сильно перебирает в безоблачности, не возмутится ли природа?