Убедив себя, что жить можно только так, без страха, Бористак и старался не бояться, однако то и дело ловил себя на том, что слишкомупорно как-то не боится, слишком старается о них не думать, на самом же деледумает почти всегда и не то чтобы боится, но в большой компании почти всегда ипочти бессознательно прикидывает, кто тут стучит и как вот в данном конкретномслучае может выглядеть информация о поведении Бориса Никитича Градова.

Встречаясь с Сашей Шереметьевым и его друзьями-достоевцами,в том числе и с Николаем Большущим – он оказался вполне приличным парнем,хорошим волейболистом, хоть немного и задвинутым на своей мужскойнеотразимости, – Борис охотно включался в их беседы о российском гении,которого в те времена выкинули из школьных программ и прибрали с библиотечныхполок как «писателя, проникнутого реакционным пессимизмом и мистицизмом,несовместимыми с моралью социалистического общества». И все-таки, встречаясь ивключаясь, Борис не раз ловил себя на том, что не одобряет друзей за их игру внекоторое подобие какой-то свободомыслящей организации. Ну, и собирались бы,как сейчас все собираются, под «банку», под селедку, под огурчики, зачем женазывать-то себя «кружком Достоевского», зачем тем давать возможность сваритьиз этого грязное варево?

Ну вот, пожалуйста, что и требовалось доказать! ОднаждыСашка пришел к нему и сказал, что его выгнали с работы. Борис ударил кулаком владонь:

– Ну вот, доигрались со своим «кружком Достоевского»!

– При чем тут «кружок Достоевского»? – холодно спросилШереметьев.

Борис вдруг понял, что как-то нехорошо в этот моментраскрылся перед другом, показал тому, что, хоть и посещал собрания, всегдавсе-таки имел какие-то двойные мысли насчет кружка.

– Ну, в общем-то, Сашка, я иногда думал, что в этом естькакой-то риск, вот так называться – «кружок Достоевского», – промямлилон. – Какие-нибудь идиоты могут и подпольщину пришить...

Шереметьев нервно хромал по комнате. Он снова началзапускать бороду и сейчас с двухнедельной щетиной на щеках напоминал известнуюфотографию в профиль молодого бунтаря Сосо Джугашвили.

– Риск? – хохотнул он. – Ну, что ж, конечно, риск!Совсем неплохое, между прочим, слово – риск!

Оказалось, что к делу о его увольнении из библиотеки «кружокДостоевского» имеет только косвенное отношение. Получилось так, что, пользуясьсвоим служебным положением, Саша Шереметьев вынес из спецхрана книгуреакционного философа Константина Леонтьева «Восток, Россия и Славянство».Конечно, не первый уже раз он пользовался расположением спецхрановскихдевчонок, которые и в самом деле видели в прихрамывающем молодом атлете некийбайронический тип и прямо умирали, когда Александр на польский манер целовал«паненкам рончики». Обычно книга исчезала из спецхрана на неделю, а за этовремя знакомая машинистка распечатывала ее в трех экземплярах, которые потомпоступали в кружок. Никому и в голову не приходило хватиться какого-нибудьзабытого всеми на свете «реакционера», и вдруг случилась инспекция из ЦК или изкаких-то других соответствующих органов, обнаружилось опасное несмыканиекорешков на спецполках, проверили каталоги, началось ЧП, вызвали девчонок, и тепод нажимом признались, что это просто Саша Шереметьев взял – полистать на сонгрядущий. Ну вот, все и завершилось изгнанием из рая, да еще с такойхарактеристикой, с какой и в преисподнюю на работу не устроишься, а это, как тыпонимаешь, грозит неприятностями с участковым, с милицией.

– Хреново, – сказал Борис и тоже стал ходить покомнате, только по другой диагонали. В этот момент Вера в оставшемся отВероники ярко-синем длинном с кистями халате внесла в столовую кастрюлю сдымящимися сосисками. Срезав гипотенузу, по короткому катету Борис подошел кбуфету и извлек графин с напитком.

Ни хрена с ним пить не буду, подумал Шереметьев. И зачем яему все это рассказал здесь, да еще почти при этой шалавеаристократке с кистями?

Впервые он почувствовал какую-то социальную зависть кстарому другу. Почему это у него всегда так все здорово: квартира, в которойзаблудиться можно, дед-академик, обе ноги целы, хер в хорошей, постояннойработе?

– Сашка, у меня идея! – вдруг подпрыгнул Борис. –Я вам дам работу! Будете моим личным тренером!

Он быстро развил перед изумленным Шереметьевым простейший игениальнейший план. В «Медике» он единственный мастер спорта по мотоспорту. Сним носятся, как с кинозвездой. Приближаются зимние мотогонки на льду, успортобщества впервые появился шанс на медаль. Мне нужен тренер, а тренера в«Медике» нет. Вдруг я случайно налетаю на гениального мототренера, который какраз на этом деле потерял ногу и приобрел огромный опыт. Некий АлександрШереметьев. Практически Александр Шереметьев – это единственный шансзадрипанного «Медика»! В полном восторге совет подписывает с тобой договор икладет зарплату, о которой ты мог только мечтать в своем хранилище знаний, 1200рублей плюс талоны на питание во время соревнований.

Секунду или две они смотрели друг на друга, а потом, несговариваясь, бросились к хрустальному графинчику – запить подтекст. Этотскрытый подтекст был отчетливо ясен обоим: не важно, получит Сашка в «Медике»работу или нет, важно, что предложение сделано, значит, дружба сохраняется,значит, Борька Град все еще понимает не только уродство, но и красоту слова«риск»!

«Медик» Шереметьева на работу взял по первой же рекомендациисвоего чемпиона, и вот теперь, в марте 1951 года, личный тренер мастера Градовазамеряет его прикидки, да еще так вошел в роль, что и советы дает строгимголосом.

* * *

Между тем на Бориса Градова, делающего круги по ледяномустадиону, смотрели не только всезнающие бездельники-ветераны, но и двачеловека, что были явно при деле, два полковника ВВС в своих несусветныхмерлушковых папахах, больше подходящих для казачьей конницы, чем длясовременной авиации. Похоже было даже на то, что эти двое пришли на стадионименно по Борисову душу. Стоя на утоптанном снегу второго яруса под огромнымлозунгом: «Великому Сталину и родной Коммунистической партии наши победы вспорте!», один из них внимательно, в бинокль, изучал физиономию Бориса, егопосадку, его движения и его мотоцикл, второй тем временем пускал в ходхронометр, замерял прикидки и делал пометки в блокноте.

– Ну, что скажешь? – спросил один полковник другого,когда Градов закончил тренировку, передал мотоцикл своему тренеру и пошел враздевалку.

– Вполне, – таков был лаконичный ответ.

Через пятнадцать минут Борис вышел из раздевалки. Поверхсвитера с высоким горлом на нем была его знаменитая на всю Москву американская«бомбовая» куртка. В длинном и широком проходе под трибунами курили два офицерав полковничьих папахах. При виде Бориса оба одновременно загасили каблукамисвои папиросы. Это его рассмешило – как будто гангстеры из кинофильма «Судьбасолдата в Америке».