— Действительно, хотел бы ты встретиться с Милой? Или как ее сейчас зовут? Госпожа Штейнберг?

— Ты прав, не обойтись без этой встречи. Чувствую, что она обязательно устроится… Как бы случайно… Даже простое женское любопытство таким двигателем может стать…

— Удивляюсь тебе. Ты по-прежнему хочешь видеть ее? Ведь столько лет прошло! Столько страданий из-за нее когда-то перенес… — С любопытством Костя вгляделся в лицо друга. — Да ты взволнован?!

— Сколько лет прошло! Даже не знаю, захочу ли я ее видеть. В последнюю свою поездку в Европу слышал, что она была на одном из конкурсных спектаклей, где я был членом жюри. Слышал от знакомого немецкого коллеги… она ему признавалась, что знает меня. Видимо ожидала, что я буду искать ее… Мне иногда страшно, Костя: а что если ее власть надо мной еще сохранилась?

— Ты сейчас так увлечен своей женой… И будешь думать о ней?

— Костя, ты ничего не понимаешь! Катя — это Катя. А она — это она. Параллельные линии, которые никогда не встретятся…

Костя очень хорошо помнил то время. Страстным Митя был в своей любви, заражал этой страстью и девушку. И это было обоюдное чувство. Но в ее борьбе с этим чувством победил расчет. Поговаривали, что немец или швейцарец, который уговорил ее уехать с ней, хотя и не оказался потомком не то графа, не то барона, был действительно богат. И говорят, женился все-таки на ней.

— Митя, определись, наконец! Ты боишься, что попадешь снова в ту же самую ловушку? Не понимаю тебя.

Костя почему-то испугался не на шутку. И за друга было страшно. А еще больше — за Катю. Не понимал, почему даже подумал и сравнил, о ком из них он больше всего обеспокоился.

А Катю в саду остановила Наташа. До этого они мало соприкасались, не было случая подольше пообщаться. Насмешливый тон ее удивил:

— Ну, что, чувствуешь себя победительницей. Снова на коне?

— О чем ты?

Наташу уже было трудно остановить. Давно она хотела высказать этой выскочке все, что о ней думала.

— С Костей ничего не вышло, принялась за Митю! Ничего-о-о! Один раскусил, другой тоже раскусит! Поймет, какая девка его окрутила!

Катя ужаснулась. Так открыто, так неприлично грубо проявить свою ненависть может только очень низкий человек! И косноязычие Наташино только подчеркивало силу ее ненависти.

— Наташа, думаю, ты близко к сердцу принимаешь мою победу.

— А-а, согласна, что победила очередного дурачка!

— Но почему ты так переживаешь за Митю, почему так невысоко ставишь его ум? — Катя пыталась настроить разговор на более или менее сносный культурный уровень.

— Да такие шалавы, как ты, меня всегда бесили!

Что ж, решила Катя, пусть она выговорится. Может, ей легче станет…

— Думаешь, я не вижу, как ты, нищенка, все искала повода, чтобы выгодно выйти замуж? Ты и Костю пробовала охмурить, да не вышло… Ничего, скоро тебе снова обломится!

Ни Наташа, ни Катя не заметили, что двое мужчин застыли невдалеке, за деревьями. А один из них сдерживал другого, чтобы дать возможность раскрыть сущность участников этого дикого диалога. Но во всей красе, со всей полнотой открылся характер одной женщины. А другая молчала.

Глава 31

Наташа скоро выдохлась, только беспомощно и с надрывом повторяла все те же слова-оскорбления: нищенка, нищебродка, шалава, потаскуха.

Катя, наконец, заговорила:

— Пусть я нищенка и шалава. Наверно, ты права… права и в другом: я действительно женила на себе сначала Костю, теперь Митю… Но знай, Наташа, мне жаль тебя… С такой ненавистью трудно жить… А больше всего мне жаль твоего мужа. Костя не заслуживает такой жены, как ты.

Повернулась, расстроенная и разбитая, и обе увидели, как к ним подходили их мужья. Катя подумала: «Неужели все слышали?!» И так стало стыдно, такую испытала к ним жалость, что захотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю. С колотившимся сердцем отвернулась, чтобы не видеть их потрясенных лиц.

Первым заговорил Митя, это он сдерживал друга, который сразу хотел остановить безобразную сцену. Видно было, что он полон возмущения, негодования и жалости к жене.

— Катя, пойдем отсюда. То, что ты услышала, забудь! Грязь эта к тебе не пристанет… Ты для меня всегда самая лучшая, самая чистая, другой такой нет… — Шел рядом, обнимая одной рукой и поглаживая, повторял слова, которые всегда говорил в минуты светлые, счастливые. А это был совсем другой момент, но слушала их с большей благодарностью, большей любовью к нему, своему доброму, прекрасному мужу.

Костя даже не знал, что в нем может уживаться одновременно холодная ярость и горячий стыд. Был на удивление спокоен. Наташа со страхом смотрела на мужа и видела на его лице презрение, которое не могла и прежде переносить, но сейчас понимала: на этот раз он будет беспощаден к ней. А в словах тоже звучала беспощадность — окончательная и бесповоротная.

— Давно хотел сказать тебе, а сейчас убедился в своем постоянном желании… не хочу больше видеть тебя… Ни видеть, ни слышать. Ты не раз вызывала во мне неприязнь. Но сейчас ты превзошла себя… да так, что ничего к тебе не испытываю, только отвращение…

Уходил и слышал пронзительные крики, мерзкие слова. Хотелось заткнуть уши. Встревоженные родители смотрели на него, выглядывая из дверей веранды вместе с внуком. И это была такая картина, которая разом смыла его бешенство, смягчило горькое осознание огромной ошибки, совершенной в жизни. Он улыбнулся, успокаивая родных, схватил сына, крепко обнял, глядел в его милое личико — и ему было необыкновенно легко на душе.

Митя уложил в кровать жену, сел рядом. Чувствовал огромное сожаление, что уговорил ее приехать сюда. Это была ошибка. Но в то же время появилось ощущение радости, что их приезд теперь придаст решимости другу разорвать надоевшие отношения с женщиной, которая и мизинца его не стоила. Костя ни разу не поделился с ним, насколько он несчастлив в этом браке, но Митя остро чувствовал его разочарование, его скуку в отношениях с женой. Однажды решился вызвать друга на откровенность и увидел, как он поморщился — так не хотелось ему говорить на эту тему. Больше не приставал с расспросами.

Закончилось лето, уже начались рабочие будни. Но ничего не заканчивалось в чувствах Кати и Мити. По-прежнему их тянуло друг к другу, по-прежнему страстными были ночи. Да и утром, проснувшись, не могли совладать со своим желанием снова сцепить объятия в любовном порыве. Будто не происходило с ними того, как совсем недавно, ночью, доводили себя до измождения.