пока она стирала со лба капли пота. Это движение вызвало резкую боль в руке, и она внезапно и очень ясно вспомнила рану, которую нанес ей наследный принц.

– Ну наконец-то, восстала из мертвых!

Лули подняла голову и увидела, что рядом с ней сидит хмурый Кадир. На столе возле него стоял фонарь, мерцая зловещим зеленым светом. Этот свет очерчивал лицо Кадира тенями, так что его мрачность становилась глубже, суровее.

Она настороженно посмотрела на него.

– Ты не видение?

Он молча выгнул бровь, и она вздохнула. Спокойствие Кадира, пусть даже глубоко скептическое, всегда ее умиротворяло. Ее взгляд скользнул к его руке, где она увидела знакомую нить четок, намотанную на пальцы. Реликвия, нагоняющая сон.

– Чтобы ты лучше спала, – объяснил Кадир. – На пути в Дхим ты так страдала от боли, что я счел за лучшее ввезти тебя в город без сознания.

«Мы добрались до Дхима?»

Она замолчала, осматриваясь. Оказалось, что она находится в знакомой комнате в «Приюте странника», где они с Кадиром всегда останавливались, когда приезжали в город. Комнатка была маленькой: только односпальная кровать и непримечательный секретер. Бездонный мешок и шамшир Кадира были брошены в углу, рядом с альковом, вмещавшим набор небольших каменных идолов. Порой Лули развлекалась, переставляя этих божков так, чтобы казалось, будто они ведут бой. Сейчас они были выстроены ровным рядком, лицом к ней. Несмотря на безликость, божки казались недовольными.

Она посмотрела на собственную руку и содрогнулась, увидев пропитавшуюся кровью тряпицу. Теперь, когда она очнулась, стало невозможно игнорировать острую боль. Она вспомнила, как Айша перевязала ей рану и как тащила ее по осыпающимся руинам.

– Что случилось?

– Случилось то, что ты вела себя необдуманно и чуть не умерла, – резко ответил Кадир.

Его тон заставил Лули вскинуть взгляд. Она поежилась, увидев его глаза. Вместо привычно карих они стали необычными серебристо-голубыми и мерцали словно пламя.

– Лули, сколько раз тебе нужно оказываться на грани смерти, чтобы понять, что ты не неуязвима? – Он подался к ней, и глаза его засияли так ярко, что стали почти белыми. – Сначала ты беспричинно нападаешь на теневую джинну, а потом идешь прямо в смертоносную иллюзию, не задумываясь о последствиях.

Стыд встал у Лули комом в горле, не дав ответить. «Не нужно меня оберегать, – хотела сказать она. – Я не слабая». Она сжала здоровую руку – и замерла, ощутив кожей холод своих колец. В развалинах они были бесполезны. Она уступила Королеве Дюн, почти поддалась ей…

«Не слабая». Сколько бы раз она мысленно ни повторяла эти слова, они оставались пустыми.

– Прости, – она с трудом справилась с дрожью в голосе. – Я просто хотела вернуть принца.

Мысленно она уже слышала возражения Кадира. Знала, что он при желании разнесет ее браваду в клочья.

Однако это было не в его привычках.

Белое сияние в его глазах медленно уходило, словно тающий на солнце лед. Хмурый лоб разгладился, и он взялся за ее раненую руку. Хотя он поднимал ладонь Лули осторожно, боль пронизала пальцы, и ей пришлось прикусить язык, чтобы не вскрикнуть. Она смотрела, как он разворачивает повязку, открывая ужасную рану, покрытую спекшейся кровью: разрез был настолько глубоким, что виднелась кость. От этой картины ей стало тошно.

Кадир вынул из-за пояса кинжал и взрезал себе ладонь. Лули смотрела, как на его коже выступает серебряная кровь. Он не дал ей времени задавать вопросы – просто приложил окровавленную руку к ее ране и сказал:

– Рассказывай, что там было.

Она охнула. Ей уже давно не случалось ощущать в своих жилах магию его крови. Кадир редко ее исцелял. Он не признавал лечения мелких травм – особенно таких, которые она получала из-за своих необдуманных решений. Магия ощущалась неприятным холодом и покалыванием под кожей, чем-то средним между болью и онемением. Еще неприятнее было ощущение срастающихся сухожилий кисти.

– Рассказывай.

Кадир говорил мягко. Она знала, что он пытается ее отвлечь.

Она пошла ему навстречу. Рассказала об исчезновении принца, о том, как бродила по развалинам. Рассказала про песню, про голос у себя в голове, про гулей, про ошейник из золотых черепов. Когда она попыталась вспомнить свою драку с принцем, осталось только ощущение боли. Шок пробуждения от кошмарного сна. Последнее, что она помнила, – это выход из развалин, а потом… Тепло груди Кадира и дурманное спокойствие сна.

Когда она подошла к концу своего рассказа, голова у нее затуманилась от боли. И все же она заставила себя сосредоточиться, чтобы задать вопрос, не дающий ей покоя:

– Что стало с реликвией?

Кадир поморщился.

– Вор наследного принца отказывается ее отдавать. Айша считает: раз ее нашел принц, ему она и принадлежит. – Он нахмурился еще сильнее. – Как бы то ни было, нам необходимо найти способ ее вернуть. Она особенная…

Он убрал руку, и на месте жуткой раны остался лишь слабо поблескивающий шрам. Лули понимала, что, когда вымоет руку, надо будет снова ее замотать: нельзя, чтобы принц и вор увидели, насколько быстро зажила ее рана.

– Шукран, – пробормотала она, проводя подушечкой большого пальца по чувствительной коже. – Спасибо, что заживил мне рану. – Она посмотрела ему в глаза. – И что помогал в развалинах.

Даже на расстоянии он за ней присматривал.

Кадир молча кивнул и повернулся к окну, устремляя взгляд к звездам на черном небе. Лули знала, что, если дать ему волю, он просидит так всю ночь, любуясь звездами. Он всегда так делал, когда избегал разговоров с ней.

Она откинула одеяло и свесила ноги с кровати, чтобы оказаться с ним лицом к лицу.

– Ты объяснишь мне, почему эта реликвия особенная? Это как-то связано с тем, что она принадлежала Королеве Дюн?

Даже это имя было вопросом.

Кадир вздохнул.

– Если не считать бессмысленных титулов, да, ифрит, с которым вы столкнулись в развалинах, – та, что специализируется на магии смерти. Именно это позволяло ей управлять движениями гулей.

Лули нажала на рану и поморщилась от тупой боли, разлившейся по конечностям. Она ощущала на себе взгляд Кадира.

– А песня, которую она пела? – тихо спросила она.

– Это старинная песня. – Его глаза потухли, и он откинулся на стуле, отодвигаясь от огня. – Ностальгическая песня, которую передают друг другу джинны, называвшие Дахаб своим домом.

«Дом». В развалинах она ощущала жадную тягу к нему. Возможно, она увидела отца именно потому, что он был воплощением всего того, чем был дом для нее.

– Не знала, что песня может овладеть человеком.

Кадир бледно улыбнулся.

– Ифрит зачаровала тебя не словами. Она использовала магию. – Улыбка пропала. – Вот почему ифриты опасны: их манипуляции незаметны, но сильны. Что еще хуже, они могут овладеть человеком издалека, просто через свои реликвии.

– И что будет, когда мы каким-то образом заберем ошейник у Айши? – Лули помолчала. – А если он завладеет вором до того, как мы сможем его забрать?

– Сейчас реликвия, кажется, замолчала, но –