толпе и вырвалась из дивана, не дав ему времени ее окликнуть.

27

Мазен

Мазену Ахмед бин Валид никогда не нравился.

Эта неприязнь возникла давно – в тот первый раз, когда Ахмед приехал в Мадинну со своим отцом, вали Дхима на тот момент. Мазену тогда было всего десять лет, и отец приказал ему позаботиться об Ахмеде. Он отнесся к этому поручению очень ответственно, а вот Ахмед, который был тогда щуплым мальчишкой тринадцати лет, его серьезности не принял. Мазен быстро понял, что Ахмед относится к тем, кого люди называют «вольницей»: этот бойкий мальчишка предпочитал делать что угодно, только не то, что ему говорят.

В отличие от Мазена, которому за невыполнение отцовских распоряжений доставалось, Ахмеда никогда не наказывали. Каждый раз, когда он исчезал, а Мазен его отыскивал, старший мальчик с невинной улыбкой говорил: «Йа, Мазен! А я думал, что ты все это время был позади меня. Куда ты делся?» Потом, когда Ахмед таким же образом оправдывался перед старшими, те его прощали и обращали весь свой гнев на Мазена.

Улыбки были любимым платежным средством Ахмеда. На них он мог купить что угодно: теплое отношение, вещи, даже связи. Его улыбки обманывали всех – кроме Мазена.

Даже сейчас, сидя перед Ахмедом бин Валидом в теле Омара, он не мог избавиться от неприязни. Дело было в проклятой улыбке вали. Она была слишком широкой, слишком сияющей – неестественной смеющейся маской. Она и сейчас была на нем, эта улыбка, когда они наутро после приема сидели в его диване и долго говорили о вещах, которые Мазена не интересовали.

– Помнишь того охотника-сладкоежку? Иссу? Он заглянул ко мне перед поездкой на север.

Будь Мазен Омаром, он, наверное, знал бы, о чем Ахмед толкует. Вот почему он делал вид, будто слушает, и вставлял короткие замечания, когда считал это безопасным. Однако мысли его были не здесь. И так было все время после того происшествия в дюне. Он не мог прогнать мысли об ошейнике и все еще пытался уговорить Айшу избавиться от этой реликвии.

Когда он признался ей, что почти стал одержимым, Айша только закатила глаза и сказала: «Ты всегда почти одержимый». По ее словам, сбор реликвий для Омара был частью ее обязанностей вора. А потом она просто стала его игнорировать. Она и сейчас его игнорировала, почему и предпочла дожидаться его у входа в диван, не заходя внутрь.

– Но достаточно обо мне. – Ахмед развалился на софе с довольной улыбкой. – Расскажи о своем недавнем путешествии, сейиди. Вижу, ты нашел новую реликвию?

Мазен чуть не поперхнулся, поняв, что Ахмед рассматривает его зачарованный браслет.

– Если бы! – Он прижал пальцы к ободу. – Боюсь, это просто красивая фамильная драгоценность.

Ахмед засмеялся, тихо и беззаботно, заставив Мазена ощетиниться.

– А мне казалось, что сентиментальности ты предпочитаешь полезность! Единственное украшение, которое ты себе позволял, это серьга. – Он притронулся пальцами к мочке собственного уха и выгнул бровь. – Сменил одно украшение на другое?

Мазен едва сдержал нервный смешок. Омар утверждал, что отсутствия серьги никто не заметит, но, конечно же, неуместно внимательный вали Дхима стал исключением.

– Ты, как всегда, наблюдателен. Я снял ее по дороге: мы попали в песчаную бурю, и я решил, что серьгу стоит поберечь от буйства стихии.

Объяснение было неподготовленным и не особенно убедительным, так что Мазен почувствовал немалое облегчение, когда вали ухмыльнулся и сказал:

– Ага, буря. Отличное начало путешествия, не спорю. Надеюсь, остальная часть была приятней?

«Отвратительной». Мазен откашлялся.

– Путь был… Э… Утомительным.

– О!

– Я вчера тебе говорил. Нам встретились кое-какие проблемы.

– Ты сказал, что пришлось разбираться с беспокойным джинном, но не предложил подробностей. – Ахмед подался вперед, обхватывая руками колени. Почему-то даже такая непринужденная поза получилась у него изящной. – Но просвети меня! Что там было?

Мазен задумался. Почему бы и не похвастаться? Ему ведь доводилось слышать, как брат хвалится перед Ахмедом своими жертвами. Он полез в сумку за реликвией, которую Айша уложила с другим его имуществом, на тот случай, если возникнет вопрос об их принадлежности. Они оба понимали, что Омар ни за что не передал бы реликвию на хранение одному из своих воров.

Конечно, это не мешало Айше держаться за эту сумку, когда рядом не было посторонних.

– История впечатляющая.

Он коротко рассказал Ахмеду о происшествии, не упоминая о том, что они с Лули оказались одержимы. В конце Ахмед тихо присвистнул и нетерпеливо протянул руку за реликвией. Мазен отдал ее ему.

– Поразительно… – Ахмед повертел ошейник в руках. – Чтобы такая небольшая вещь могла обладать такой силой!

Мазен пожал плечами, надеясь, что выглядит достаточно невозмутимо.

– Разве с реликвиями не всегда так? По одному виду невозможно определить их ценность.

Говоря это, он невольно снова посмотрел на свой браслет. Трудно было поверить, что его собственное тело сейчас совсем рядом, что достаточно снять браслет и он снова станет собой.

Ахмед с задумчивым видом согласился:

– Верно. Хотя не могу сказать, что имел с ними дело настолько часто, чтобы говорить наверняка. – Засмеявшись, он положил ошейник себе на колени. – Странно, что Полночный Купец не попыталась у тебя его выкупить.

«Еще как пыталась. И она, и ее телохранитель».

Он поспешно перевел разговор на другое.

– Похоже, ты хорошо знаком с аль-Назари. Часто ведешь с ней дела?

– Я не раз видел Полночного Купца, но никогда ничего у нее не покупал. Предпочитаю не полагаться на непонятную мне магию джиннов.

Мазен выгнул бровь:

– А зачем встречаться с купцом, как не для того, чтобы что-то у него купить?

Ахмед улыбнулся.

– Мне приятно ее общество.

Мазен открыл рот, чтобы что-то сказать. И не сказал ничего. Ахмед засмеялся при виде его растерянности.

– Нет ничего странного в том, что мне нравится проводить с ней время. Лули аль-Назари подобна свече: своей улыбкой она озаряет даже самую темную ночь.

Лули аль-Назари – свеча в ночи? Накануне вечером она не казалась особенно теплой по отношению к Ахмеду. Он просто не желает признавать очевидного?

Ахмед либо не заметил изумления Мазена, либо решил не обращать на него внимания.

– По-моему, мы с ней друг другу прекрасно подходим, – проговорил он с мечтательным видом. – По крайней мере, мне хочется так думать.

Мазен попытался представить себе Лули аль-Назари – неизменную грозовую тучу – стоящей рядом с вечно сияющим Ахмедом бин Валидом. И понял, что хохочет, только когда с лица Ахмеда исчезла улыбка.

– Тебя что-то развеселило, сейиди?

– Ты меня развеселил, Ахмед. Лули аль-Назари – скиталец. Если она с чем-то обручена, то с пустыней.

Лицо Ахмеда отразило нехарактерную для него решимость.

– Ты говоришь так, будто ее знаешь, сейиди, но ведь она для тебя только пешка, средство чего-то достичь.

Мазен изумленно воззрился на собеседника. Как реагировать на такую прямоту? Как на нее реагирует Омар?

– Мои отношения с купцом тебя не касаются. – Ему не пришлось прилагать усилия,