никто не услышит меня, уже слишком поздно. Слишком… И тут невидимая рука хватает меня за воротник и тащит прочь.

Передо мной маячит лишь неясный силуэт Калеба, но я зарываюсь носом ему в рубашку, чувствуя такое облегчение, что едва могу устоять на ногах.

Он здесь, он здесь, слава богу, он здесь.

– Ложись! – Он прижимает меня к полу, затем бежит в задымленную столовую и совершенно исчезает из виду.

Что он делает? Он же должен вывести нас из дома. Это единственный возможный вариант.

В отчаянии смотрю через плечо на стену дыма, заграждающую коридоры. Мы должны…

Калеб вновь появляется в кухне с каким-то красным предметом в руках.

С огнетушителем.

Он выдергивает кольцо, направляет распылитель в сторону кухни и нажимает на ручку.

Проходит всего несколько минут, и пожар потушен.

Тяжело дыша, он опускается на пол посреди полной дыма комнаты. И наконец поворачивается ко мне.

– О чем, черт побери, ты только думал?

Медленно и неуверенно поднимаюсь на ноги. Моим рукам очень больно, и это ужасное чувство берет надо мною верх. Просто невероятно, до какой степени можно верить в план, который только вчера зародился в твоей голове, но если у тебя появляется надежда, то она способна заполнить каждую клетку твоего тела – и ты сам становишься надеждой.

– Ответь мне, Дэниэл!

А теперь я – страх. Я думал о том, что могу умереть, но не о том, что мне придется объяснять, с какой это стати я разрушил наш дом.

– Что я сказал тебе! – Он хватает меня за руку. И трясет. – Что я сказал, я сделаю, если ты еще раз устроишь нечто подобное?

Но я не могу знать, что он сказал Дэниэлу.

Калеб, рыча, тащит меня через раздвижную дверь и делает это так быстро, что я теряю точку опоры. Я лишь мельком вижу коридор, а потом он запихивает меня, должно быть, в свою спальню. Это простая и полупустая комната, и она так же обита деревянными панелями. В ней имеются большая кровать, полки с безделушками, но нет ни окон, ни, насколько я могу видеть, оружия.

Он распахивает шкаф. На задней стороне дверцы висят ремни. Он берет черный кожаный ремень и складывает его пополам, так что пряжка оказывается у него в кулаке.

Я отшатываюсь от него.

– Нет, подожди.

Но он не собирается ждать. Он впивается пальцами мне в плечо, разворачивает и замахивается ремнем, но я каким-то образом умудряюсь увернуться. И оказываюсь на некотором расстоянии от него.

– Подожди! – Поднимаю вверх руки. – Пожалуйста, просто послушай.

Его взгляд, полный ярости, кажется каким-то диким, он хочет снова схватить меня, но вдруг застывает на месте.

– У тебя ожоги? – Он потрясен и говорит хрипло.

Он берет мои кисти и поворачивает их ладонями вверх. Выглядят они ужасно, красные и блестящие от образующихся пузырей, они болят, и эта боль становится невероятно сильной и всеобъемлющей, как истерия. Он рассматривает их с тем же сочувственным отвращением, какое появилось на его лице, когда я повредил лодыжку, а затем подносит мою ладонь совсем близко к моим глазам.

– Это могло быть твое лицо, Дэниэл! Это могло быть все твое тело.

Стараюсь высвободиться из его хватки, и от простого напряжения мышц мне становится очень больно – из-за этой яростной агонии я не могу понять смысл его слов.

Не выпуская моей кисти, он тащит меня из своей комнаты по коридору в мою.

Меня тошнит от запаха дыма, исходящего от одежды и волос, я начинаю сильно потеть. Мысли путаются.

– Я… Мне нужно… какое-нибудь обезболивающее.

Он останавливается.

– Думаешь, я дам тебе обезболивающее? – Он смотрит на меня в яростном недоумении. – Ты сам во всем виноват. Теперь живи с этим.

Я совсем забыл о неминуемых последствиях шока. О тех звуках и содроганиях, которые следуют за долгими, истерическими рыданиями. Я не плакал так с раннего детства.

Когда горела кухня, мне было так страшно, меня охватила такая паника, что все мои сенсоры работали на пределе и мозг не мог осознать происходящее.

Теперь, лежа на кровати лицом вниз, я не ощущаю ничего, кроме боли.

Я больше не плачу, но не могу не дрожать. Хочу подставить ладони под холодную воду, но не могу включить кран, хочу спать, но не могу заснуть из-за боли.

Как люди справляются с подобными вещами? Они, должно быть, сильнее меня.

Смотрю на тени на стене, и постепенно дрожь утихает. Продолжаю смотреть до тех пор, пока мои мысли не останавливаются и мне остаются лишь боль и пустота.

Услышав, как открывается дверь, поворачиваю голову и вижу, что Калеб стоит на пороге с глубоко засунутыми в карманы руками. Он ничего не говорит, а просто долго наблюдает за мной.

– Ты в порядке? – наконец спрашивает он.

Я мотаю головой.

Он вздыхает, подходит к кровати и садится на стул.

– Я не хочу оставлять тебя в таком состоянии, Дэниэл, но ты не должен играть с огнем. Ты мог убить себя. Ты же понимаешь это, да? – Я молчу, и он впадает в отчаяние. – Или не понимаешь?

Он не хочет, чтобы я сердился на него, и я, наверное, мог бы воспользоваться этим, но я слишком устал, чтобы начать строить еще какие-то планы.

– Д-да. – Горло у меня болит. – Понимаю.

* * *

Вынырнув из сна, полного кошмаров, моргаю и вижу, что надо мной возвышается Калеб.

– Где ты хочешь сегодня остаться? – спрашивает он.

– Сэр? – Я делаю попытку встать, но, когда ладони касаются матраса, со стоном падаю обратно.

– Здесь или в передней комнате? В любом случае я запру тебя.

– О… – Я считал, что мы с ним, поговорив, наладили отношения, но, как оказалось, ошибался. – Здесь, – отвечаю я. Мне больно. Я не хочу двигаться.

Он, кивнув, начинает надевать на лодыжку цепь.

– Папа… – Глаза щиплет от слез. – Прости меня за занавески.

Я говорю это искренне – занавески сшила его мама.

Выражение лица Калеба меняется, взгляд становится мягче, но он произносит лишь:

– До вечера. – И поворачивается, чтобы уйти.

– Папа?

Он снова смотрит на меня.

– Это надолго? – Я смотрю на цепь.

– До тех пор, пока я не начну доверять тебе.

Не знаю, сколько времени прошло, но Калеб все-таки перестает приковывать меня.

Я замечаю, что дверь в комнату открыта, но мне кажется нереальным пройти по коридору одному и без оков. Сейфовая дверь закрыта, так что у меня нет доступа в разрушенную огнем кухню, но я не сомневаюсь, что добьюсь и этого. Если буду терпелив.

Калеб оставил мне мои