рядом с ним, — я толкаю его на стул перед собой и запрыгиваю на деревянную стойку маленькой кухоньки. Я слегка раздвигаю бедра. Делаю вид, что осматриваю кровавую рану.

Он тяжело сглатывает, и мои глаза улавливают движение в его горле. Его глаза опускаются — наконец-то, наконец-то — между моих ног, когда он делает еще шаг. Победа.

Я сглатываю при этих словах, а мои пальцы опускаются ниже, медленно проводя по короткой длине моей щели. Я представляю себе Николайо как мистера Джеймса для моего Ремингтона Стрингера, и поражаюсь, когда чувствую струйку влаги на самых кончиках пальцев.

Сердце в моей груди совершает кульбиты, и, несмотря на то, что он даже не прикоснулся ко мне, я чувствую, что становлюсь все более чувствительной. Его глаза не отрываются от меня, и это придает мне смелости пойти еще дальше. Я скольжу пальцами вверх по белым трусикам бикини и провожу по ткани клитора. На полсекунды я чувствую себя неуверенно из-за своего не слишком сексуального белья, но выражение его глаз — немного раздраженное и очень возбужденное — отбрасывает эту мысль.

Я вижу это в своей голове: Николайо в полной мере воплощает мои фантазии о непослушном учителе, берет меня на свою лодку и с тонко завуалированным вожделением наблюдает за тем, как я распадаюсь на части у него на глазах. Закрыв глаза, я позволила планшету выскользнуть из моих пальцев и упасть на мягкий матрас. Свободной рукой я задираю подол платья вверх и через голову.

Правой рукой я провожу по соску, заставляя маленький бутончик болезненно запульсировать. С закрытыми глазами другая рука скользит по губам моей киски и легко проникает внутрь, и я поражаюсь, когда понимаю, насколько я мокрая — сильнее, чем когда-либо в своей жизни, просто от прикосновения к образу Николайо в моей голове.

Я читала эту книгу миллион раз, поскольку у меня никогда не было денег, чтобы часто покупать новые книги. Но никогда еще эти слова не задевали меня так сильно, как сейчас, когда в моей голове возникает образ Николайо, сопровождающий слова.

Вытащив пальцы из киски, я открываю глаза, чтобы посмотреть на них, увидеть своими глазами чужую влагу, пропитавшую их. Но когда я открываю глаза, то обнаруживаю, что Николайо смотрит на меня с края кровати, его напряженные глаза блуждают по моему телу, прежде чем остановиться на моих влажных пальцах.

Я пытаюсь осознать, что он здесь. Даже в его костюме я вижу твердость его мышц, которые сейчас напряжены, что сопровождается сжатыми кулаками, расширенной стойкой и скрещенными руками. Его глаза окидывают сцену, прежде чем упасть на планшет рядом со мной, и мне кажется, что я вижу слабый проблеск улыбки на его лице, прежде чем она исчезает.

— Ты так и будешь сидеть здесь? — спрашиваю я, прилагая немало усилий, чтобы сохранить должный уровень нахальства в своем голосе.

В одних трусиках я чувствую себя уязвимой, такой обнаженной под его взглядом, но я все еще ощущаю влагу на кончиках пальцев и понимаю, что, возможно, именно этого я и хочу. Позволить кому-то — позволить ему — поглотить меня.

Поэтому я умоляю:

— П-помоги мне.

Его ноздри раздуваются, и на краткий миг мне кажется, что он собирается сказать "да", но вместо этого он говорит:

— Нет.

У меня отпадает челюсть, но он уже тянется к планшету, его глаза бегло просматривают отрывок на экране.

— Неправильное поведение? — говорит он, с весельем в голосе читая название книги. Наконец, его губы изгибаются в сексуальной ухмылке, и он читает: — Боюсь, он снова откажет мне. — Он громко смеется над этим совпадением, и этот соблазнительный звук становится успокаивающим бальзамом на свежие раны, нанесенные мне его отказом.

— Скажи мне остановиться. Брось меня в чертово озеро, я не знаю. Но он не делает ничего из этого. Вместо этого он встает и берет пиво — еще раз, а потом возвращается в будку, — голос Николайо прерывается, когда он сам идет на кухню, чтобы взять стеклянную бутылку пива, и о, Боже, я вижу, к чему это ведет.

Он садится на барный стул, ноги раздвинуты, локти на коленях, в одной руке открытая бутылка пива, в другой — планшет.

— Это последнее, о чем я должна думать после сегодняшнего вечера, но это первый раз, когда он не отшил меня, и мне нужно знать, что я не единственная, кто это чувствует. Мне нужно знать, что я влияю на него так же сильно, как и он на меня. Он садится вперед, упираясь локтями в колени, бутылка болтается между двумя пальцами, пока он изучает меня.

— Он хочет посмотреть.

— Я опираюсь на локти и поднимаю колени так, что мои ступни упираются в край стойки. Теперь мои ноги широко расставлены.

Сердце бешено колотится, я откидываюсь назад, упираясь спиной в изголовье кровати, и наклоняю тело, чтобы хорошо видеть Николайо благодаря открытой планировке студийной конспиративной квартиры. Раздвинув ноги, я позволяю ему увидеть влагу, окрасившую мои намокшие белые трусики.

— Если бы кто-нибудь вошел прямо сейчас, он бы показался незаинтересованным.

А Николайо, благословите его, — идеальный мистер Джеймс, его черты бесстрастны, за исключением отчетливого сжатия внушительной челюсти. Я высовываю язык и провожу им по губам, представляя, что вместо этого провожу им по его челюсти. Его глаза жадно следят за этим движением, но кроме этого, он — образ безразличия.

— Но я знаю правду. Он хочет этого. Но он хочет, чтобы я забрала у него право выбора. — Я трусь о трусики, медленно обводя клитор.

Я следую указанию, поглаживая свой клитор под тканью трусиков.

— Прикосновения к себе — это не новость, но когда за мной наблюдает мистер Джеймс, это никогда не было так приятно. Вырывается стон, и мои бедра начинают покачиваться в такт прикосновениям. Он облизывает губы и делает еще один глоток. Когда он садится на свое место, я вижу, как сильно он хочет меня через свои спортивные шорты. Но он не делает ни единого движения, чтобы прикоснуться к себе. Вызов принят.

Мои глаза переходят на колени Николайо, и он бросает на меня понимающий взгляд. При виде его массивного члена, упирающегося в ткань спортивных штанов, во мне вспыхивает вожделение.

— Я делаю глубокий вдох и оттягиваю трусики в сторону, показывая ему те части меня, которые никто другой никогда не видел. Я никогда не была так обнажена… Я выставлена на всеобщее обозрение перед моим учителем, и от этой мысли мне становится только жарче.

Сделав глубокий, нервный вдох, я беру кружевные трусики и