–

То был вечер первого дня четвертого месяца, и потому на службе мне пришлось задержаться, и в дом наставника я вернулся уже в сумерках, примерно в начале часа Собаки. Уставший я даже не обратил внимания на движение меж кустов и деревьев, и собирался уже зайти в свой флигель, когда меня негромко окликнули. Повернувшись на звук, я остолбенел, ибо средь молодой листвы стояла и, прикрывая лицо круглым веером, взирала на меня Ю Чжэнь.

Сердце у меня словно ухнуло в пропасть со скалы. Надеясь, что учитель не успел заметить моего прихода, я немедленно кинулся к сестре своего друга, увлек её в беседку у пруда подальше от людских глаз и лишь тогда тревожным шёпотом спросил:

— Как вы сюда попали, Йе-шимэй? И зачем пришли?

— Ваши слуги меня впустили. Я сказала, что мне непременно надо с вами встретиться и переговорить, Мэн-гэ. Я очень хотела вас видеть…

Я готов был схватиться за голову. Стало быть, она и слугам лао-Ванцзу успела показаться на глаза! И те не стали б долго размышлять, кабы он их обо всем этом стал расспрашивать. Казалось, дела мои были худы, хуже некуда. Но я ещё не ведал, сколь сильно ошибался. А Ю Чжэнь лишь хлопала ресницами, глядя на меня, словно не понимала, чем это всё может обернуться и для меня, и для неё.

— А от своего дома вы как добрались?

— Носильщики принесли меня в паланкине. Я сказала, что хочу навестить родственницу. Разве ж всё это важно, Мэн-гэ? Не лучше ли поговорить о том, что в самом деле важно? О нас с вами. Ведь вы мне дороже дневного света…

Ещё некоторое время я рассеянно разглядывал её жуцунь с розовой юбкой в узорах мэйхуа, покуда она продолжала рассыпать предо мной слова восхищения и привязанности. Да так, что невольно я подумал, что прежде никогда не замечал за ней подобной словоохотливости, даже на свадьбе её брата, когда это было б вполне допустимо и пристойно. Это вновь навело меня на подозрения, и я спросил:

— Не приходили ль в ваш дом в минувшие недели чужие люди?

— Нет, — растерянно отозвалась девушка.

— Не давал ли вам кто-то что-нибудь с наказом выпить, либо съесть? Или не дарил ли вещи, которые вы стали постоянно держать при себе? Хоть когда-либо.

Всё более округляя глаза, Ю Чжэнь вновь покачала головой и, верно, опять собралась было залиться предо мною соловьем, но я огорошил её вопросом, хорошо ль она себя чувствует, и после её заверений в том, что лучше и прежде не бывало, взял за рукав и осторожно, но уверенно потянул к воротам сыхэюаня.

«Уже поздно, Йе-шимэй, — на ходу сказал я, — вам лучше немедля отправляться домой, покуда чего дурного не вышло. И не поступать более столь опрометчиво. Я уважаю вас и ваши чувства, но уважьте и вы мои чувства и желания. Я уже связан незримой красной нитью с другой девушкой и намерен сделать эту нить явной, посему не могу ответить взаимностью вам. Верно, вы не получили моего письма, раз дерзнули явиться сюда».

Ошарашенная моей речью, Ю Чжэнь некоторое время молчала и позволила мне привести её к вратам и даже вывести за них. Но, покуда я осматривался в сгущающемся сумраке в поисках её паланкина и носильщиков, она заговорила вновь:

— Я получила ваше послание, мой дорогой Мэн-гэ. И вы наверняка правы, что теперь упрекаете меня, ведь я слишком много говорила о себе, а надобно было заговорить о главном…Получили ль вы уже согласие от вашей суженой и её родни?

— Начто вам это знать?

— Ежли не получили, то не лучше ль связать свою судьбу со мной? Я вас люблю, и вы приятны моему батюшке. К тому ж он занимает высокое положение в столице и поможет вам устроиться гораздо лучше, нежели даже любой знатный человек с юга…

Где-то я уже слышал эти речи — так мне подумалось. И от этого меня пробрала досада, закрывшая собою тревогу словно тучи закрывают небо. Я, наконец, увидел носильщиков с их ношей, опущенной на землю, и, твёрдо сказав, что то, о чем она ведет речи, невозможно, велел Ю Чжэнь идти к паланкину и отправляться домой. Она кинула на меня странный взгляд, и в полумраке мне показалось, что зеленые искорки блеснули в её глазах, прежде чем она вздохнула, попрощалась и ушла. А я, наблюдая, за тем, как она прячется за шёлковой занавеской, задумался о том, откуда она узнала про юг. Ведь я ей не писал о том. Неужто Баоюй проболтался?

Решив, что с ним я успею разобраться, я первым делом выяснил, кто впустил мою незваную гостью, и велел им помалкивать. Даже всучил за это целый лян, не подумав, что тем самым лишь себе делаю хуже.

–

Всё было тихо и мирно два дня, и я уж думал, что неприятности миновали, но в ночь с четвертого на пятый день месяца увидал странный сон.

Я стоял среди тёмного не то дыма, не то тумана, лишь потом сквозь него смутно стали проступать очертания цветущих деревьев и кустарников, и из-за них вдруг с раскрытым зонтиком в руках вышла улыбающаяся Ю Чжэнь.

Когда ж она остановилась напротив меня, я с сомнением стал оглядывать её. Мне уже было знакомо это чувство — и я нисколько не сомневался в том, что сплю не в полной мере, потому неуверенно произнес:

— Юньсюэ?

— Юньсюэ? — перестав улыбаться, эхом повторила за мной Ю Чжэнь. — Кто это? Это имя вашей возлюбленной, Мэн-гэ?

Выражение её милого личика было таково, что я вмиг усомнился в своих догадках относительно происходящего. И ведать не ведал, что мне со всем этим делать. Такого со мной ещё не бывало.

А девушка, стоявшая предо мной, кем бы она ни была, наконец, вышла из своей задумчивости, отбросила зонтик, отчего он вмиг исчез среди этого тёмного тумана, и подошла ко мне. Некоторое время она заглядывала мне в глаза, словно ожидая, что я скажу, а затем нежно обняла меня.