Он ошарашенно воззрился на меня, а я в душе ликовал, ибо отыскал зацепку там, где даже не искал, и предложил позвать моего наставника после того, как Баоюй обыскал всю мою комнату словно ищейка и ни одного подобного листа и впрямь не нашёл. Нехотя он согласился на моё предложение, и, когда явился лао-Ванцзу, показал ему лист и спросил, нет ли у нас ещё такого. Мой наставник взял лист в руки, ощупал и с неприкрытым удивлением ответил, что ни ещё, ни когда-либо — таких листов он сам не покупал, да и сомнения имеет, что кому-то в его доме они по средствам, хоть они и сказочно хороши.

— А потому как мой достопочтенный учитель сам порою берет у меня бумагу, он лгать тебе в таком деле не может, — проговорил я, стараясь получше спрятать в словах своих насмешку. Но лао-Ванцзу всё равно вспылил:

— Ах ты, негодник паршивый! Ещё жаловаться вздумал? Я в своём доме!..

Баоюй всё так же, не веря ушам своим, слушал его брань, покуда не опустился на стоящий рядом табурет и сдавленно не поблагодарил его за помощь. Тут уж мой наставник смекнул, что дело не чисто, и спросил, в чем печаль моего друга, и может ли он чем ему помочь, но тот лишь покачал головой, а я знаками показал учителю, что тому лучше уйти, а позже я сам ему обо всем поведаю. Кивнув, он велел заходить к нему, коль нам это станет надобно, и покинул нас. Тогда-то я и спросил Баоюя, не нашёл ли он что-то в комнате сестры, но он вновь покачал головой и с искренним страданием на лице спросил:

— Ежли вы оба не сговорились и не обманываете меня, то ты говорил правду, и тогда…Что же делать, брат Байфэн?

— Не мог ли кто-то из приходящих в ваш дом заразить колдовством твою сестру?

— Я ничего о том не знаю. Но поверь мне, она не могла сама ничему подобному научиться. И нет ничего, что доказывало б её вину.

— Ежли то не дело рук человеческих, то разумом её овладел злой дух. Завтра я пойду в храм Тайян-Фу и Юэ-Ци, переговорю с одной сведущей женщиной и спрошу её, сумеет ли она нам помочь. И, коли да, то непременно напишу тебе. Тогда тебе следует сказать сестре, что, как и велят обычаи, нам надобно вначале пойти в храм, погадать и составить гороскоп, и что лучше ей пойти с тобой для надежности.

Баоюй поник и слушал меня молча. Когда ж я договорил, он кивнул и пообещал всё исполнить в точности, как я велел ему, забрал письма, написанные на тонкой и гибкой таджийской бумаге, и покинул меня.

–

Следующим вечером я упросил мастера Ванцзу отпустить меня пораньше, на что он мне напомнил о том, что я справлялся о поездке к гробнице супругов Ху, и прибавил к этому весть о том, что, коль я не передумал, то он отправит для наложения чар меня, Сяодина и ещё одного мага по просьбе сяня Тана, ибо тот сведущ в подобных делах, и что в путь нам надлежит отправиться на двенадцатый день месяца.

Медлить было некогда, посему я ответил, что согласен, умолчав о том деле, которое мне следовало уладить до поездки. После этого мастер Ванцзу отпустил меня, и я поспешил в храм, где, к облегчению своему, нашел госпожу Шэн в добром здравии и благом расположении духа.

Когда ж я поведал ей о своём деле, она вздохнула и сказала, что я могу привести девушку, и она погадает, как некогда гадала и мне, но, коли та и впрямь одержима гуем, изгнать его не сумеет, да и полномочий таких не имеет. Я ж успокоил её и заверил, что изгнание беру на себя, а ей надобно будет только мне помочь. На том и сошлись, и, вернувшись домой, я отправил записку мастеру Ванцзу с просьбой позволить мне либо явиться на службу позже, либо уйти раньше. Тот, браня меня, велел приходить вовремя, а там уж столкуемся. Тогда другую записку я направил Баоюю с просьбой привести Ю Чжэнь в храм в час Петуха.

Друг мой ничего мне не ответил, но вечером я всё ж покинул ведомственный терем пораньше и направился в храм, где уже поджидала меня госпожа Шэн. Спустя время явился Баоюй, и за руку ввёл сестру. Ю Чжэнь, увидев меня, улыбнулась, а жрицу поприветствовала глубоким поклоном. Та сказала ей, что вначале хочет ей погадать, ибо мне уже гадала раньше.

Не почуяв подвоха, девушка села туда, где прежде сидел я, и госпожа Шэн начала свой ритуал. Как и в тот раз, она достала лаковую шкатулку, из которой извлекла серебряную чашу и ляны, достала стебли полыни, а потом попросила у Ю Чжэнь волос, который та со страданием на хорошеньком личике выдернула из роскошной прически и опустила в воду на дне чаши. Поколебавшись, госпожа Шэн обратилась ко мне и предложила тоже опустить волос, тогда, быть может, я смогу увидеть тоже.

— Что увидеть? — встрепенулась Ю Чжэнь.

— Прошлое, настоящее. А, быть может, и будущее, — загадочно ответила ей жрица и продолжила ритуал. На этот раз, пока сестра Баоюя внимательно глядела в воду, я следил за госпожой Шэн.

Та, как и прежде, зажгла стебель, и, окуривая голову девушки, велела ей припомнить, как она впервые меня увидела, какие мысли родились у неё тогда, как она впервые осознала своё чувство. Лицо Ю Чжэнь приняло мечтательное выражение, и оставалось таковым, покуда госпожа Шэн вдруг не спросила: «И вспомните, Йе-нюйши, как и почему вы решили стать женой сяня Мэн во что бы то ни стало, что владело вами, когда вы написали ему первое своё послание».

Ю Чжэнь словно пробудилась от громкого стука. Даже под нарумяненными щеками заметна стала бледность. Она уставилась на госпожу Шэн и собиралась было что-то спросить, но та кивнула на дно своей чаши, и девушка опустила голову. То же самое сделал и я, и с бешеным биением сердца увидел то, чего в глубине души своей и ожидал: оба наших волоса порыжели, зазолотились, а затем побелели.

Всего на краткий миг мы с госпожой Шэн встретились взглядами. Её