«Раскройте мне, что могло бы обратить ваше сердце ко мне? Я всё сделаю. Ведь никого другого я не желаю видеть своим супругом, а отец уже ищет мне жениха…», — заговорила она. Но её слова долетали до меня словно с другого конца большого дома, и я думал о том, что это совершенно точно не Юньсюэ. Она бы объятиями и подобными речами не ограничилась. Тогда что ж в самом деле творится?

— Разве вам совсем меня не жаль? — прошептала меж тем Ю Чжэнь, всё теснее прижимаясь ко мне. Голос её дрожал.

— Мне жаль тебя, коль ты говоришь правду…

— Тогда отчего вы не хотите прекратить мои страдания и дать мне то, что можете, ничего при этом не утратив?

Я хотел было возразить ей, но она подняла голову, и я увидал её полные непритворных слёз глаза, и подумал, что она подобна ребенку, который просит забав и игрушек у своих родителей, прежде богатых, а ныне повергнутых в нужду и долги, и не понимает причин отказа. И, быть может, во мне впервые что-то поколебалось…

— Мужчине даровано право развестись со своей женой, когда он пожелает, — напирала девушка. — Отчего тогда не попытаться сделать счастливыми нас обоих?

Слова её впервые зазвучали разумно, и я в первое мгновение растерялся, но затем ответил:

— А ежли нет? Я разрушу твою жизнь, ты больше не сумеешь выйти замуж, и тебя станут осуждать и шептаться за твоей спиной.

— И пускай! Я на всё согласна даже ради одной лишь попытки!

Я готов был отпрянуть, заметив, как огнем загорается её взор, но сделать ничего не успел, ибо раздался громкий недовольный возглас: «Байфэн! Да сколько можно!». Я сам невольно вздрогнул, а Ю Чжэнь вмиг отшатнулась, растерянно огляделась…и растаяла в темно-сером тумане вместе с моим сновидением, когда прозвучал ещё и стук в дверь.

Я открыл глаза и обнаружил себя лежащим во мраке своей комнаты, а в щель меж полом и дверью лился свет. Неловко поднявшись, я подошёл и открыл. На пороге со светильником в руках, насупившись, стоял мой наставник.

— Что-то случилось, учитель? — пробормотал я.

— Да! Твоё бормотание мешает мне заснуть! С кем ты говорил?

— Ни с кем, учитель. Мне просто приснился скверный сон.

Лао-Ванцзу воззрился на меня с подозрением, верно, слова мои не пришлись ему по душе. Велев мне заканчивать уже с беседами во снах с этим никем, он удалился в соседнюю комнату, а я закрыл за ним дверь, вернулся в постель и, прислушиваясь к птичьи трелям за раскрытым окном, задумался о том, намекал ли он мне на что иль мне лишь почудилось. И ещё о том, как вовремя он явился, и о том, сколь странно произошедшее. Особливо то, что явившаяся мне в моем сновидении девушка, очевидно, тоже услышала моего наставника.

Дело всё сильнее попахивало колдовством, и я твёрдо вознамерился с ним разобраться, покуда не случилось ничего непоправимого. За окном, меж тем, ночной мрак медленно стал сменяться предрассветными сумерками, и я поспешил снова заснуть. Ведь начальникам всё равно, что с тобою происходило ночью в твоей спальне, хорошо ты провел время иль не очень, спал иль маялся без сна.

–

Решающий момент настиг меня внезапно словно нож подосланного убийцы настигает жертву. Перед долгожданным днем отдыха я вновь задержался на службе и пришел домой, когда солнце уже зашло за горизонт, и прямо возле ворот увидел знакомого коня — именно верхом на нем предпочитал передвигаться по городу мой друг. С тревожными предчувствиями я прошёл в сад и заметил Баоюя на галерее в компании моего наставника. Они сидели за плетеным столом на складных табуретах и, беседуя, пили чай.

Когда ж я подошёл и поприветствовал их обоих, учитель мой отчего-то усмехнулся, сказал, что теперь оставит нас и ушёл к себе, хотя я даже не сомневался в том, что из своей комнаты он будет слышать и слушать каждое наше слово. Поэтому позвал друга в ту самую беседку, куда прежде увёл его сестру, и уж там спросил, что приключилось с ним, ибо точно знал, что такой вечер он бы, кабы всё шло своим чередом, провёл б непременно с женой.

Баоюй помялся и сказал:

— Я не стану допрашивать тебя, отчего ты переменил своё решение. Коль пожелаешь, то и сам расскажешь. Но скажи мне, когда ты намерен прислать сватов?

— О чём ты говоришь? Ещё ведь рано, я даже не выхлопотал покамест отпуск.

— Отпуск тебе дадут в любом случае на свадьбу. Но тебе лучше прислать сватов поскорее. Я ещё не говорил отцу, но боюсь, что он сам догадается, ежли ты станешь медлить, и мы все попадем в неловкое положение.

Видя моё недоумение, он усмехнулся и добавил: «Друг, не стоит предо мной лукавить. Мне-то ты можешь довериться, как и сестра доверилась. Ю Чжэнь показала твои письма». От его слов неприятные догадки возникли у меня, и я спросил:

— Мои письма? И что там было написано?

— Что ты желаешь связать себя с ней красной нитью. Только не говори мне, что ты под хмельком ей это написал, и теперь запамятовал.

Я вздохнул и ладонями закрыл своё лицо, а потом убрал их и проговорил:

— Всё куда хуже, друг Баоюй. Я вовсе не делал ей таких предложений. Отчего ты уверен, что те письма прислал ей я?

— Оттого, что они, несомненно, писаны твоей рукой, Байфэн! Неужто я не узнал бы твоего почерка после стольких лет, что связывает нас дружба?! Дружба, которую ты теперь, верно, намерен разрушить, раз пытаешься опорочить мою сестру!

— Ты можешь показать мне те письма? Она отдала их тебе?

— Нет! Ведь ты прислал их ей, а не мне! Но раз ты меня к тому понуждаешь, я пойду и попрошу их у неё, дабы ты прекратил отпираться!

— Лучше так и сделай. Принеси их мне завтра и покажи. Только храни это всё в тайне, прошу тебя. Не то, твоя правда, мы все попадем в неловкое положение.

Лицо у моего друга вытянулось, и я видел, что он силится обуздать свой гнев. Наконец, он процедил