– Через неделю в Каракас приедет Фидель, и сегодня мы узнали график его визита: он посетит Национальный пантеон, тюремную камеру, где содержался в свое время наш президент, и дом, где тот родился. Кроме того, Фидель намерен проехать по всей стране. С нашей стороны прием будет выдержан в лучших традициях фольклорного гостеприимства, но на самом деле такие отношения ставят под угрозу венесуэльскую демократию, – заявила Моника.

И Маурисио понял, что должен вести себя вдвойне осторожно, поэтому поспешил уйти от опасной темы, применив способ, которым лучше всего владел: он обнял Монику и стал нашептывать ей на ухо нежные слова, а потом увлек на диван.

Возвратившись к своим тайным делам, Маурисио быстро привел себя в состояние боевой готовности, поскольку в связи с визитом Фиделя в Каракас дипломатический мир забурлил, а иностранные разведки заработали втрое активнее. Маурисио принялся внимательно изучать полученные донесения и одновременно краем глаза следил за экраном телевизора, где шел очередной выпуск передачи “Алло, президент!”, на сей раз посвященный опять же визиту Кастро, которого Чавес ожидал с большим нетерпением.

– В понедельник будет подписано комплексное соглашение о сотрудничестве между Кубой и Венесуэлой. Мы будем продавать им нефть по льготным ценам, а они в ответ пришлют сюда сотни или даже тысячи медиков, будут поставлять нам тонны лекарств, помогут в области образования, культуры, спорта, туризма, сельского хозяйства. Короче, кубинцы дадут нам все.

Маурисио тут же вспомнил дни, предшествовавшие попытке военного переворота в Венесуэле, когда сам он жаловался на то, что ему поручили заниматься этой страной и он оказался в профессиональном тупике, поскольку, как он заявил своему отцу: “Там никогда ничего не происходит и никогда не случится никаких перемен”. На что отец ему ответил: “Ты ошибаешься. Рано или поздно венесуэльская нефть будет тем топливом, которое поможет кубинской революции плыть дальше”.

Между тем Уго продолжал объяснять:

– И это только часть соглашений, которые мы подпишем с нашим верным другом и выдающимся руководителем Фиделем Кастро. Нам плевать на тех, кому собственное духовное убожество мешает признать и оценить как истинный масштаб этой личности, так и роль, которую Кастро играет не только на Кубе, но и в мировом масштабе. Это лидер планетарного уровня, что бы ни говорили злопыхатели.

Глядя на экран, Маурисио не мог сдержать радостной улыбки. Потом взял блокнот и принялся составлять список ближайших дел. Но сосредоточиться не удавалось. Фидель и Моника. Моника и Фидель. Как было бы славно, если бы у него появилась хотя бы одна свободная неделя, чтобы поехать с ней куда-нибудь к морю, где никого нет… И если бы еще до визита Фиделя выяснить, кто является главным резидентом ЦРУ в Венесуэле… Обнаружить этого человека и уничтожить… Как было бы хорошо…

Уго в бешенстве размахивал сегодняшними газетами. Он был возмущен заголовками, а также тем, что успел увидеть в новостных передачах по телевидению и услышать по радио, где выступали самые разные люди. На фоне подготовки к предстоящему визиту Фиделя Кастро ведущие СМИ страны принялись будоражить публику разговорами о последствиях, которые имел скандал на молочном заводе, откуда Уго вел свою последнюю программу “Алло, президент!”.

Предпринимателей, а также местных и зарубежных инвесторов встревожили не только тон и смысл сказанного Чавесом, но и явно агрессивный настрой президента по отношению к частному сектору. Венесуэльская биржа рухнула, национальная валюта обесценилась, а многие предприятия объявили, что приостановят программы капиталовложений, пока не прояснятся истинные намерения правительства. Частный сектор сплотился, чтобы экстренно проанализировать, насколько реальны угрозы Чавеса.

Уго сделал ряд заявлений, пытаясь успокоить инвесторов, но желаемых результатов не добился. Пресса продолжала комментировать вспышку президента в ответ на просьбу предпринимателя о повышении цен на соответствующую продукцию, а также то, что журналисты сочли выпадом против частной собственности в целом.

И вот теперь Чавес обрушил гнев на неизменно верного ему Анхеля Монтеса и самых близких своих соратников: – Что они себе позволяют? Эта Моника Паркер, эти журналисты и хозяева газет, телевидения и радио посмели замахнуться на демократию! То, что мы здесь, у нас в стране, сейчас имеем, называется не свободой прессы, а распущенностью прессы! То, как они с нами поступают, нельзя назвать критикой! Пресса устроила над нами суд Линча! Они обругивают нас за все! Но я с этим так или иначе разберусь. Я поступлю, как и положено поступать в подобных обстоятельствах. Со мной у них такое не пройдет!

Сразу после выборов Конституционной ассамблеи многие СМИ – и особенно программа Моники Паркер – стали вставлять президенту палки в колеса. Это были уже не прежние ловкие льстецы, которые вымаливали у Чавеса интервью и мечтали, чтобы он обнял их перед камерами, теперь они скорее напоминали камешки в ботинках революции. Резкой критике подвергались роспуск Конгресса и учреждение единственной Ассамблеи, подконтрольной президенту и готовой одобрить любые предлагаемые им законы. С телеэкрана его каждодневно высмеивали юмористы, мало того, в своих пародиях они заставляли Уго произносить исключительные глупости. Могущественные хозяева телестудий изобретали всякого рода уловки, лишь бы обойти распоряжение, предписывавшее “включиться в национальный канал” и отодвинуть свои обычные передачи, чтобы в обязательном порядке транслировать “Алло, президент!” или какое-нибудь политическое мероприятие, где выступает с речью глава государства. Постоянными темами стали разоблачения коррупции и репортажи о непонятно откуда взявшихся и нагло выставляемых напоказ богатствах государственных чиновников, близких к президенту и его семье. Журналисты не боялись затрагивать даже отношения Уго Чавеса с Фиделем Кастро!

Во дворце, сидя в своем кабинете, президент попросил, чтобы ему показали запись последних передач “этой Паркер” и других, где его подвергали критике… К удивлению Анхеля Монтеса, Чавес вдруг принялся выкрикивать угрозы в адрес прессы в целом и некоторых журналистов в частности, начиная с Моники. Уго приказал поставить на прослушку телефоны владельцев и директоров главных СМИ, а также поприжать их налогами… Он пообещал закрыть газеты и телеканалы, если там “не прекратится контрреволюционная кампания”.

– Я не такой кретин, как Альенде! Со мной они не сделают того, что сделали с ним! – орал он.

И тогда Монтес не без опаски, но и не кружа вокруг да около, спросил Уго, не намерен ли тот ввести цензуру в прессе. Этот вопрос окончательно вывел президента из себя. Однако Монтес все так же вежливо и почтительно напомнил: Конституция, “ваша Конституция, президент”, провозглашает свободу слова, иначе говоря, есть меры, на которые Чавес не может пойти, не нарушив основной закон страны.

Но Уго ничего не желал слушать:

– Воля народа – вот моя единственная Конституция. И если нынешняя Конституция мне не подходит, я заменю ее на другую.