— Возможно ли это? Первосвященник Симмурский! —притворно удивился он. — Что вы делаете так далеко от дома, Энниас?

Энниас обернулся.

— Что ты опять замышляешь, Спархок? — прошипел он.

— Ничего, просто удивляюсь, без всякой заднеймысли, — простодушно улыбнулся рыцарь, снял перевязь и прислонил мечпротив спинки сиденья Энниаса. — Вы не возражаете? Все-таки очень неудобносидеть так, когда ты весь увешан орудиями ратного труда, — проговорил он,садясь. — Как поживаете, первосвященник? Я не видел вас несколько месяцев.Вы исхудали и побледнели. Ай-ай-ай, следовало бы больше бывать на свежемвоздухе.

— Замолчи, Спархок! Я слушаю оратора.

— О, конечно. Мы еще успеем с вами наговориться,рассказать друг другу, что мы успели сделать за это время, — в реакцииЭнниаса не было ничего необычного, и Спархок начал сомневаться в виновностиэтого человека.

— Итак, братья мои, — заговорил тем временемДолмант, — за последнее время случилось немало событий, о которых должностать известно Курии. Хотя наша основная задача пребывает неизменной до концавремен и исполнения сроков, однако мы все же должны знать, что происходит вмире.

Макова бросил вопрошающий взгляд на Энниаса. Первосвященниквзял перо и принялся что-то писать. Спархок осторожно заглянул через плечоЭнниаса. «Пусть говорит» было написано на клочке бумаги.

— Это, наверно, очень утомляет вас, Энниас, — проговорилСпархок преувеличенно любезным тоном. — Было бы гораздо удобнее, когда бывы сами могли говорить.

— Я же сказал тебе — заткнись, Спархок! —проскрежетал зубами Энниас, передавая записку молодому монаху, чтобы тот отнесее Макове.

— Ах, как же вы раздражительны сегодня утром, другмой, — сочувственно протянул Спархок. — Плохо спали?

Энниас обернулся, поедая взбешенным взглядом своегомучителя. Вдруг первосвященник заметил мальчика.

— А это еще кто?

— Мой паж, — ответил Спархок. — Это ведьнеобходимо — иметь пажа, тем более, что мой оруженосец отсутствует, по делам.

Внизу, на кафедре, Макова взглянул на записку.

— Мы всегда рады выслушать патриарха Демосского, —надменно провозгласил он. — И, прошу вас, будьте кратки, ваша светлость. Унас на сегодня есть еще важные дела, которые мы должны обсудить, — Маковаспустился с кафедры.

— Конечно, Макова, — сказал Долмант, занимаяосвободившееся место. — Итак, кратко, — начал он. — В результатеполного выздоровления королевы Эланы ситуация в Элении радикально изменилась.И…

Крики удивления, ропот и сконфуженное бормотание наполнилиогромный зал. Спархок с удовлетворением наблюдал, как подскочил на скамьеЭнниас и по его лицу растеклась смертельная бледность.

— Это невозможно… — выдохнул первосвященник.

— Удивительно, не правда ли, Энниас? И, главное,совершенно неожиданно, — прошептал Спархок, склоняясь к ухупервосвященника. — Я уверен, вы будете рады узнать, что королева шлет вамсвои наилучшие пожелания.

— Извольте объясниться, Долмант! — выкрикнулпосреди общего шума Макова.

— Я просто старался быть кратким, Макова. Не болеенедели назад ее королевское величество оправились от своего загадочного недуга.Многие сочли это за чудо. После ее выздоровления стало известно нечто, что далооснования для взятия под стражу бывшего принца-регента и его матери и ихобвинения в государственной измене.

Энниас откинулся на спинку своего сидения в состоянии,близком к обмороку.

— Всеми нами уважаемый граф Лэндийский, теперьпредседательствующий в Королевском Совете Элении, переслал нам некоторыебумаги, в которых указываются участники предательского заговора противкоролевы. Бумаги эти заверены его личной печатью. Рыцарь Королевы уже занятпоисками этих негодяев, и, без сомнения скоро представит их перед справедливымсудом — человеческим или Божьим.

— Однако председательствовать на эленийском КоролевскомСовете должен барон Гарпарин, — возразил Макова.

— В настоящее время барон Гарпарин уже предстал передсудом Высшей Справедливости, Макова, — холодно сообщил Долмант. —Там, на Последнем Суде, никому не дано врать. Боюсь, что надежда на егопрощение мала, и мы с удвоенной силой должны молиться о его душе.

— Что с ним случилось? — с ужасом в голосепроизнес Макова.

— Мне передали, что он, по несчастной случайности, былобезглавлен во время смены правительства в Симмуре. Весьма печально, но в нашеммире, в этой юдоли скорбей, такие вещи случаются.

— Гарпарин? — ошеломленно прошептал Энниас.

— Он совершил большую ошибку, нанеся оскорблениемагистру Вэниону, — объяснил Спархок. — А вам известно, каким можетстать магистр ордена Пандиона в такие моменты. Конечно, он сокрушен ирасстроен, но Гарпарина похоронили расчлененным на две части. Ужасно, не правдали? Все ковры в палате Совета испачканы — кровь, вы же понимаете…

— И кого вы еще преследуете, Спархок?

— Сейчас у меня нет с собой списка, но в нем массаизвестных вам имен.

У дверей Совещательной палаты появились еще двое патриархови прошли к своим креслам на задрапированных малиновым местах. УхмыляющийсяКелтэн немного постоял у двери, развернулся, звякая шпорами, и вышел.

— Ну что? — шепнул Спархок Телэну.

— С этими двумя патриархов становится всего стодевятнадцать. На нашей стороне сорок пять, на стороне Энниаса — шестьдесятпять. Ему для победы нужно семьдесят два голоса вместо семидесяти одного.

Секретарю первосвященника Симмура понадобилось немногимбольше времени, чтобы завершить свои подсчеты. В записке Макове Энниас начерталединственное слово, которое Спархок мельком увидел, заглянув ему через плечо.Это слово было: «голосование».

Вопрос, который поставил на голосование Макова, был досмешного нелеп. Единственный смысл его был таков: на чьей стороне девятьнейтральных патриархов? После подсчета Макова объявил результаты обескураженнымтоном. Все девять проголосовали против первосвященника.

Огромная дверь отворилась и в зал вошли четверо медленновышагивающих одетых в черные рясы с надвинутыми на глаза капюшонами монахов.Перед возвышением, на котором стоял трон они остановились. Один из нихразвернул черное шелковое покрывало, а остальные накрыли им пустующий Золотойтрон: Архипрелат Кливонис умер.