же лет сто… она, наверное, прямо тут живет, в тайге.

Галя покусала себя за палец.

– Хорошо. Только вот. – Она подхватила с земли гальку размером с добрую картофелину, расплющенную картофелину, и сунула ее Глебу. Тот кивнул понимающе и сунул камень в карман.

– Гражданка!

Они выбежали из-за сруба. Черная спина маячила впереди.

– Можете объяснить, что стряслось?

Галя и Глеб поравнялись с женщиной.

– Объясню, объясню. Но вы должны кое с кем поговорить. – Ее плоский профиль будоражил Галю. Диски звенели на ремешках. Страх отступил, Галя испытала стыд за то, что вскрикнула, как оглашенная, при появлении старухи.

– Как вас зовут, бабушка?

– Бабкой Айтой кличут. – Старуха не была похожа на якутку или представительницу иных северных племен.

– Куда мы идем?

– Туда.

Галя проследила за шишковатым пальцем старухи. Он указывал на просторную, густо заросшую низеньким стелящимся кустарником поляну. В центре поляны стояла изба. Не на курьих ножках, но на коротких подпорках.

Галя и Глеб изумленно приоткрыли рты. Этим же примерно маршрутом они прогуливались от лагеря к болотам, но не заметили ни поляны, ни постройки.

Изба была ветхой, двухскатной, кровля выстлана драньем. Оконца-бойницы: голова не пролезет. Дожди выбелили сутунки, кривые ступени вели к порожку, а у дома тонуло в стланике искусной резьбы кресло-качалка.

– Это что, ваш дом?

– Мой, мой.

– А кто его построил?

– Артель золотоискателей. Они богатства искали, а нашли безумие и смерть. Мертвякам крыша не нужна, а мне пригодится.

– Вы живете тут одна? – ужаснулась Галя.

– В тайге никто не одинок, – философски проговорила бабушка Айта и похромала к избе. Кустарник мешал чужакам идти, хватал корнями за ноги, не было даже протоптанной тропки. Из его бледно-зеленой перины тут и там торчали тесаные жерди. В щели на их верхушках были всажены уже знакомые Гале диски: загадочные «грампластинки» из потрескавшегося металла.

– Что это? – спросил Глеб.

– Защита, – односложно ответила бабушка Айта.

– От кого?

– От стаи. От детишек земляной суки.

«Очень понятно!» – сильнее растерялась Галя, а Глеб многозначительно, чтобы не видела отшельница, постучал себя пальцем по виску.

Старуха вошла в дом.

– После тебя, – сказала Галя Глебу.

Он поднялся по ступенькам, подал руку. Сумерки проглотили москвичей. Галя закрутила головой, поражаясь убранству лесной избушки. Старуха чиркнула спичками – не кресало, кремень и трут, а обыкновенный коробок с рекламой керогаза. Значит, как минимум в сельпо Рубежки она захаживала. Плеснулось масло в жирнике, загорелась жестяная лампа. Желтоватый свет озарил туески, кадки, вешала с душистыми пучками сушащихся цветов.

«Травница!» – сообразила Галя.

– Я вас кое с кем познакомлю, – сказала старуха. В свете лампы ее лицо напоминало голый череп. – Надеюсь, вы меня не разочаруете, – добавила она, грозно и испытующе посмотрев на гостей. И, ничего не разъясняя, исчезла в дверном проеме справа.

– Не знаю, как ты, – шепнул Глеб, – а меня пожирает любопытство.

– Главное, чтоб нас не пожрала Баба-яга.

Глеб хмыкнул. И округлил глаза, услышав за стеной старушечий голос:

– Они славные люди, я наблюдала… чистые…

– Наблюдала? – Галя зарделась.

Цепляя макушками пучки трав, гости шагнули в соседнее помещение.

Здесь были русская печь, горшочки на шестке, тикающие ходики, домотканые половики. Лежанка, накрытая мохнатыми шкурами, с оленьей дохой вместо подушки. Стул, а на стуле – укутанный в заячье одеяло мальчик лет семнадцати. Русоволосый, с круглым симпатичным лицом, зигзагами царапин на щеках, подживающей раной на лбу и кровоподтеком оттенка горчицы на скуле. Старуха что-то бормотала, сгорбившись над мальчиком, а тот внимательно слушал.

– Здравствуйте, – сказала Галя. – Это ваш внук?

– Внук? – фыркнула старуха и взъерошила мальчику волосы. – Моим внукам было бы лет по шестьдесят, да нет у меня ни внуков, ни детей. Заяц это. Поговорите, я снаружи буду.

Старуха прошла между Глебом и Галей.

– Спасибо, бабушка, – сказал мальчик, повел плечами и болезненно сморщился.

– С тобой все в порядке? – спросил Глеб.

– Да… благодаря бабушке Айте. Она меня выходила, плечо вправила. Врачи бы так не смогли. Раны были – до мышц. Всю спину мне исполосовала зараза. Неделя прошла – я как новенький.

– Что… кто тебя ранил?

Галя приблизилась к мальчику. Отшельница оставила жирник на шестке, и Галя вступила в круг его света. Мордашка мальчика вытянулась.

– Галина Печорская? Я таки умер и попал в рай?

– Это я, – улыбнулась Галя, присаживаясь на край лежанки. Глеб последовал ее примеру.

– Да я «Двадцать тысяч лье под водой» наизусть знаю! Вы жену профессора Аронакса играли! А правда, что «Наутилус» в фильме был настоящим?

– Нет, милый, – разочаровала поклонника Галя. – Это несколько макетов разной величины.

– Жаль… – Он посмотрел на Глеба. – А вы матрос?.. Франсуа? Нет, не похожи…

– Я там не снимался, – сказал Глеб. – Я вообще не актер, я журналист.

– Что же вы делаете в Яме?

– Ух, долгая история. Я – кстати, я Глеб – пишу статью про лэповцев, а Галя выступала для строителей плотины, но застряла здесь из-за поломки вертолета…

– Так вы и есть та московская знаменитость, которая должна была у нас выступить!

– Ты – работник ГЭС?

– Да. С «Ласточки» я, с земснаряда. Заяц. – Он хлопнул себя ладонью в грудь.

– Почему Заяц?

– Бегаю быстрее всех. Это ведь с вашей помощью, Галина, я убег. Конвой был занят организацией концерта…

Глеб поджал губы. Галя знала, что у него на уме. Мальчик, выходит, беглый зэк. Такой юный, милый… А что им делать?

– Можно взглянуть на твои раны? – попросил Глеб.

– Боевые! – Заяц скинул одеяло. Он был гол по пояс, грудина обмотана тряпьем, импровизированными бинтами из грязной шали и бересты.

– Мамочки! – воскликнула Галя. – Это же антисанитария!

– Э, нет, – сказал Заяц. – Это – волшебство. – Он повернулся вполоборота и позволил Глебу отклеить «бинты» от тощей спины. – Мазь вонючая, – предупредил. – Но я привык.

Спину Зайца избороздили длинные раны, как следы от шпицрутенов. Они уже затягивались, лоснясь слоем жирной мази.

– Больно?

– Щиплет немного.

Глеб вернул тряпье на место. Заяц подтянул одеяло к подбородку.

– Кто тебя так?

– Вы не поверите, Галин.

– Ты был заключенным? – спросил Глеб мягко.

– Нет, – улыбнулся Заяц. – То есть был, но не таким, как вы думаете. Я из вольных, приехал по собственному желанию расчищать карту намыва. Все было хорошо весной. Тяжело, но хорошо. У нас команда – лучшая. Егорыч, багермейстер… мужики… А потом Золотарев захватил в поселке власть.

Глеб и Галя переглянулись.

– Знаете его, да?

– Редкостный ублюдок, – сказала Галя.

– Хуже Гиммлера, – сказал Заяц. – Но он не просто ублюдок. Он как… как колдун. Бабушка Айта тоже колдунья, но она хорошая. Золотарев – злой колдун.

Не такими представляла себе Галя колдунов, но поверила мальчику сразу.

– Кто он? – спросила