речном грунте. Опустошенный Егорыч подумал, что «Ласточка» плавает над грудью великанши. Сколько ж в ней росту? Пятьдесят метров? Шестьдесят? Или это только голова, как в сказке Пушкина? Представить, что подобное существо когда-то топтало планету, багермейстер не смог. Что оно ело?

«Ты не хочешь знать».

– Матушка! – Золотарев упал на колени перед находкой.

И только тут до Егорыча окончательно дошло, что великанша живая. Не дышит, не шевелится, но она жива и каким-то дьявольским способом установила с бригадиром контакт.

– Уж мы обыскались тебя! – Золотарев смеялся и плакал одновременно. Каторжники молча таращились на плоть в грязи. Экипаж земснаряда сошел по доскам и поравнялся с командиром. Они молчали – что тут было сказать?

– Ничего, ничего, – бормотал Золотарев. Крикнул вбок: – Ярцева сюда! И Стешку! – Потом снова – земляной, поддонной богине: – Ничего, ничего. Вытащим тебя, благодетельница. В лучшем виде оформим. Стешка, мать твою за ногу! – Золотарев обернулся, безумным взглядом смерил каторжников. – На колени, падаль! Кланяйтесь матушке!

Мужчины стали опускаться в грязь. Багермейстер стоял прямо, точно аршин проглотил.

– Бать, не дури. – Кандыба дернул командира за штанину.

Конвоиры засуетились, как муравьи в разоренном муравейнике. Они отвешивали каторжникам пинки, толкали, сгоняли к воде.

– Батя, делай как говорят.

Конвоир ударил Егорыча прикладом в поясницу. Колени воткнулись в глиняное месиво.

– На колени! – рычал Золотарев. – Вы что, не сечете, кто это? Матушку не признали? Я вас сейчас, падаль, просвещу.

Слева от Егорыча треснул выстрел. Человек упал пластом.

– Давай! – Золотарев шлепал по жиже кавалеристскими сапогами. – Не жалей патронов!

Бах!

– Уволен!

Бах!

– Уволен!

– Все, – сказал Кандыба тихо. – Вот и все.

– Помолись, – шепнул Егорыч.

– Я не умею.

– Повторяй: Отче наш.

– Уволен!

– Иже еси на небеси…

– Уволен!

Кандыба, тридцатилетний харьковчанин, заплакал. Конвоиры передвигались по берегу, паля в затылки коленопреклоненных людей. Упал плотник-латыш. Упал кладовщик. Упал молодой минчанин – в свободное время он заведовал шахматным кружком.

– Не смотри.

Но речник ослушался.

– Бать, они наших кладут.

– Тут все наши.

– Бать, они Левку кончили.

– Знаю.

– И Олега!

Незнакомый Егорычу человек – кто-то из зэков – вскочил и пробежал метров десять, прежде чем пуля уложила его в грязь.

– Слушай, Кандыба. Слушайте, мужики. – Егорыч вывернул шею, чтобы видеть свою команду. – Юнга приведет помощь.

– Съели твоего Юнгу, – прошептал Клим, глядя в землю.

– Не съели. С ним ангел-хранитель. Он приведет людей. Мы будем отмщены, слышите?

– Уволен!

– Господи, Боже, останови его!

– Что, помогает тебе твой жид? – Тома некрасиво улыбнулась. Она тоже зачем-то встала на колени перед глазом богини Ямы. – Ау, Бог!

– Тебя здесь нет, Томка.

– И тебя бы не было, коли бы твой Бог существовал.

– Заткнись, ударю.

– О, бить баб ты был мастак! Знает твой Бог, что ты меня, беременную?..

– Я вполсилы…

Егорыч зажмурился. Сейчас свинец прошьет серое вещество, и он выяснит, правильно верил или нет. За спиной чавкнула грязь, конвоир вскинул винтовку.

– Хватит, – крикнул Золотарев. Егорыч открыл глаза. Бывшая супруга пропала. Мертвецы погрузили в жижу лица. Живые тряслись, стоя на коленях. – На сегодня вы помилованы! – объявил Золотарев. – Идите работать. Вытащите матушку, и будет вам почет и благодарность в трудовую книжку.

– Пошли, бать. – Кандыба всхлипнул и потормошил багермейстера. – Пока он не передумал.

Егорыч молчал, ввинчиваясь ненавидящим взглядом в богиню Золотарева.

Глава 28

– Ушли, – сказала бабушка Айта, входя в горницу и подавая Зайцу чашку с чаем.

– Они поверили? Послушаются ли?

– Послушаются, куда денутся. – Бабушка Айта, кривясь, села на лежанку.

– Эта девушка – очень известная актриса.

– Актрисы, – фыркнула старуха. – Зачем они?

– Как зачем? Чтобы завораживать. Вы, бабушка, «Двадцать тысяч лье» видели? Нет? Это же шедевр кинематографа.

– Не видела я кино.

– Вообще ни одного? – Заяц был шокирован. – А давайте после того, как шогготов победим, поплывем в Якутск и вместе посмотрим? Только не по телевизору, а на большом экране. Давайте?

– Давай, – засмеялась бабушка Айта.

Ходики настучали пять. До сумерек было еще далеко.

– А если не потемнеет сегодня?

– Потемнеет.

– Вам предки сказали? А расскажите еще про тайгу. Времени много.

– Что рассказать, внучек?

– Страшное. Что в тайге бывает. – Заяц подтянул ноги, укутался в шубу. Где-то там, за бревенчатыми стенами рыскали шогготы, искали того, кто прикончил их родича. Под стулом лежал разобранный и заново собранный маузер, семь патронов в обойме. Заяц был готов принять бой.

– Истории… – задумалась бабушка Айта. – Что ж, посмотрим…

…Лене это все уже снилось в детстве. Она помнила не столько сон, сколько взволнованную маму и себя, рассказывающую про темный лес. Лес, пожирающий детей.

Но ведь Лена не была ребенком… и тайгу посещала не впервые. Из всей группы имела самый большой опыт, учила парней разбивать лагерь и искать съедобные грибы…

Отчего же в голову лезут подобные мысли?

Нужно остыть и сосредоточиться, с компасом не пропадет, и палатки рядом, она просто ходит кругами.

– Ребята!

Ей ответила лишь пичуга. На ветках сверкали капельки влаги. Непроходимая чащоба смыкалась за спиной. Как же ее угораздило? Хотела друзьям сюрприз сделать, собрать ягод, и вот уже полчаса бродит…

– Ау!

Губчатый мох проседал под калошами. Лена убрала со лба челку, прислушалась. Из глубин могучего леса дул ветер, уныло гудел в дуплах. Мрачный монотонный гул перемежался с похоронными стонами выпи. Тревога колыхнулась в душе, как колышется застоявшаяся водица в бочаге. Тайга беспокойно шевелилась, скрипела, множила тени.

«Ну что с тобой? – упрекнула Лена струсившую девчонку. – Испугалась среди бела дня».

Долина заросла хвойником. Кое-где сквозь косматые дебри проступали утесы, темно-зеленые песчаники и глинистые сланцы. Стрелка компаса указывала на горный хребет. Лена двинулась в обратном направлении, к падям, к ручью. Через десять минут будет есть кашу и смеяться…

Бодрости хватило на четверть часа. Сомнения обуяли в чернолесье, где острые сучья норовили расцарапать человека до крови. Лужицы ржаво-желтой воды таили топь. Мохнатый сфагновый мох маскировал ловушки… Стало холодно, колея окончательно канула в болота, в груды истлевшего хвороста.

Вспомнились сказки про заколдованные клады, возле которых путников «водит» кругами и петлями, пока не выбьются из сил.

– Ребята! Где вы?!

Лена осеклась. За частоколом обуглившихся берез и осин она увидела домик. Приземистую постройку из гнилых, обглоданных временем бревен.

«Что у нас здесь?»

Тревога сменилась азартом, тем, что гнал Лену в тайгу, тем, что сгубил стольких странников в этой жуткой чаще.

Лена приблизилась к темному проему. Изба обдала запахом сырой земли. Охваченная любопытством, Лена включила фонарик и переступила трухлявый порог.

Постройка оказалась баней. Вон сенцы с полатями, зелеными от грибка, вон парилка. Каменка развалилась, пол устилали перья тетеревов. На стенах