Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Взгляд сам потянулся за ней, когда она прошмыгнула через веранду в туалет, закрыла дверь и зачем-то врубила воду. Говорил же не тратить зря, но она только тратить и умела, а зарабатывать даже не пыталась.
Выключив чайник, Артём подошёл к двери и стукнул. Судя по жалкому звуку, раздавшемуся оттуда, она сидела на полу перед унитазом. Фу. Главное, чтобы не залетела.
Он вернулся к столу и отхлебнул чаю. Слишком горячо. Пока это был почти кипяток, а он не демон из ада, чтобы такое пить.
Не то что некоторые.
* * *2014-й
Тогда, уже в декабре две тысячи тринадцатого, я спустилась через дальнее крыло куда-то в подвал, где раньше никогда не бывала. В полной тишине прошла, как мне объясняли, до нужной двери и остановилась перед ней.
Конечно, он был прав, мне не помешал разговор по душам. Ну и к кому ещё мне было идти? Мама уже уверилась в том, что у меня всё в порядке, Юлька убедилась в том, что меня скоро привяжут к батарее, бабушка… это ведь не моя бабушка, о чём я по первости, падая в восторг, забывала.
Так что я ухватилась за мысль о том, что передумывать уже поздно, и постучала в дверь. У окна в перегороженном пополам кабинете сидела миниатюрная пухлая блондинка — стало быть, Соколовская.
— Как ты? — спросила она меня, и я отпрянула, не привыкшая слышать от незнакомцев такое обращение.
Соколовская считала отражение на моём лице, но продолжила говорить так же. Это уже потом я узнала, что так легче добраться до глубины, а тогда только внутренне ёжилась, отвечая на её вопросы о семье, об универе, о том, чего я хочу. Было так странно.
Ведь раньше если у меня кто-то об этом и спрашивал, то так, для вида, чтобы не молчать и не чувствовать себя неловко. А эта женщина, которой на меня, по сути, должно было быть всё равно, копала всё глубже и глубже — и так быстро. Минут через пятнадцать я даже забыла о том, что в первые секунды почувствовала к ней неприязнь.
— За что ты сейчас больше всего держишься? — спросила она меня в тот день.
— За учёбу, — ответила я, мысленно располагая у себя перед глазами что-то большое.
— Ты уделяешь ей много времени? — попыталась прояснить она.
Я кашлянула — в горле тогда почти всё время першило — и призналась хотя бы самой себе: есть то, что захватывает меня намного сильнее, а есть то, к чему я хотела бы вернуться, но не смогу… без должной подготовки уж точно.
— Уже не очень. Но всё равно надеюсь, что когда-нибудь пригодится, и стараюсь.
— А как ты видишь себе это «когда-нибудь»? Давай помечтаем.
Это «когда-нибудь» было у меня всегда. Когда-нибудь обязательно станет легче — говорила себе я. Вот пойду я в первый класс, стану самостоятельнее… Вот окончу начальную школу, среднюю, окончу школу вообще… Поступлю в универ. Встречу того, кого захочу узнать ближе и пойму, какой он замечательный. Полюблю его постепенно…
А потом он перестанет ершиться. Начнёт думать о том, что он говорит и делает, и самое главное — поверит мне. Просто поверит.
Я ведь не хотела ему зла и не думала о том, чтобы на кого-то его променять. И если бы он перестал в каждой встречной фигуре, даже в учёбе и собаках видеть угрозу ему самому и нашим отношениям, нам обязательно стало бы легче.
Когда-нибудь. И я мечтала, чтобы это случилось уже в том, уходящем две тысячи тринадцатом году.
— Знаете, за что я ещё держусь? — спросила я.
— За что?
— За надежду.
Тогда у меня не было никаких шансов. Оставалось только пройти через этот опыт — вплоть до того, что я сама, потеряв надежду, решу назвать концом. Дать ему отъесть от меня ту часть, потеря которой перевернёт всё и заставит двигаться вперёд, вести себя иначе. Потому что вести себя так, как раньше, я уже не смогу.
Может, за это мне стоило бы сказать ему спасибо?
Да ну его. Скажу спасибо себе.
19
Ох уж этот всепожирающий предновогодний хаос. Надо купить подарки — сказала она.
У неё впереди всего всегда было слово «надо». Оно вечно застило ей глаза, и она не видела ничего, кроме себя и того, что надо ей. Никак не могла угомониться, пока наконец этого не сделает.
Однажды, придя с работы в середине декабря, он только решил отдохнуть — суббота же, — как она в очередной раз разнуделась. Захотелось снова поднять руку, и… вдруг посреди мгновения прервалось дыхание. Она посмотрела на Артёма своими тупыми глазами, а он мысленно сосчитал до десяти, выдохнул, взял её за предплечье, и они поехали в «Мегу».
Там были толпы таких же нудливых тёток, которые теперь только и делали, что восторгались, и тех, кого они запрягли с ними ходить. Боже, да ты посмотри, какие огни — восклицали, ахая, первые. Вторые упирались взглядом в пол и покорно плелись следом или тут и там сидели на диванчиках и, уткнувшись в телефоны, ждали.
Артём не хотел им вторить и собирался быстро со всем этим покончить. Будто без подарков не было понятно, как он к кому относится. Идя мимо магазинов, он обводил взглядом каждый и спрашивал: «Сюда?»
Она секунду медлила, будто бы не зная, что хочет ответить, а потом несмело кивала. Беспокоилась почему-то. Когда первый ряд магазинов кончился, Артём остановился перед ней, выпустил из рук её предплечье и взял её за ладонь. Она тут же задышала спокойнее, залом на лбу разгладился, а губы расслабились в полуулыбке.
Вот так было лучше.
Но они так толком ничего и не придумали. Не хотелось дарить маме с бабушкой совсем уж ненужные безделушки, а всё
