к своим губам. Он целовал её, как в последний раз, желая запомнить это мгновение на всю жизнь. Чувство власти над её губами, сердцем и душой всё сильнее притягивало его к юному телу. Но страх покуситься на что-то большее, пренебречь законами, которые для Мишеля были важнее всего на свете, из последних сил сдерживал его. Именно страх, возникший в пик страсти, заставил его отдалить Клэр от себя так же быстро и неожиданно, как он приблизил её к себе.

– Приношу вам свои извинения.

– За поцелуй? – застенчиво и нежно улыбаясь, предположила Клэр, ещё чувствуя на своих губах лёгкую пульсацию.

– Bien sûr que non [8], не за это! За то, что вопреки своему обещанию всё же оставил вас одну среди незнакомых людей.

– Лучше не будем об этом вспоминать. Я не держу на вас никакой обиды или злобы.

– Зато я бесконечно злюсь на себя, потому что даже не могу поквитаться с обидчиком. Этот Коршунов – скользкий и прогнивший насквозь человек. К моему глубокому сожалению, этот… aventurier [9] находится на службе у государя.

– Кстати, как ты думаешь, что так встревожило императора Александра?

Было заметно, что Мишелю потребовалось время, чтобы обдумать ответ.

– Ничего серьёзного, я полагаю. Наш государь бывает слишком мнителен и практически любого подозревает в чём-то.

– Но в чём можно подозревать меня? – Клэр поразили его слова. – Неужели императору пришло в голову, что я шпионка?

– Я думаю, он просто был не в духе. Его настроение сложно предугадать. И, прошу, дай мне закончить!

Клэр отклонилась назад, чтобы лучше разглядеть Мишеля, сидящего так близко: его красивые тёмные усы, растрепавшиеся пряди волос, прямой нос и глаза, в которых всегда читались уверенность и сила. Она очень внимательно посмотрела на него и, сложив руки на коленях, дала ему возможность договорить.

– Я хочу преподнести тебе подарок, – он потянулся руками к своей груди и стал развязывать белый шарф, обмотанный вокруг шеи.

Клэр молча наблюдала за происходящим, прокручивая в голове возможные причины этого жеста. Еще не успев ничего сообразить, она заметила, как он бережно снял со своей груди какой-то кулон. Тогда, у озера, она заметила что-то блестящее на его теле, но в смущении отвернулась, не успев рассмотреть предмет более точно.

– Это символ и герб нашего рода. Клевер всегда был в моей семье талисманом. Говорят, что это растение является символом удачи ещё у многих фамилий и народов. Даже у некоторых англичан. Этот кулон я ношу сколько себя помню. Пусть теперь он помогает тебе так, как помогал мне доныне!

– Не знаю, что сказать… Он так много значит для тебя, а ты отдаёшь его мне? – Клэр подставила свою тонкую шею Мишелю, чтобы ему легче было надеть кулон. Кованный из железа маленький листок клевера был покрыт тонким слоем зелёного цвета, отдалённо напоминающим стекло. – Мне совсем нечего дать взамен… – с досадой предупредила она.

– Разве я требовал от вас ответного жеста?

Клэр долгое время собиралась с мыслями, чтобы сказать Мишелю о постепенно возникшем у неё чувстве к нему. Дождавшись, когда их карета пересекла границу поместья Милановых, она внезапно сказала:

– Мишель… я люблю вас, – прозвучало робко, неуверенно, стыдливо.

– Вы сделали меня самым счастливым человеком на земле… – ответил он, трижды поцеловав её запястья.

Глава 9

Вера умирает первой

Солнце было уже в зените, когда экипаж с Мишелем и Клэр остановился перед дверями особняка. Двое опьянённых своими чувствами влюблённых не желали расставаться с этим днём, но, к сожалению, как и всему в жизни, этому прекрасному мгновению суждено было закончиться. Громкий крик Терентьича, казалось, был способен разбудить всех вокруг, но разбудил и привёл в чувство лишь Мишеля и Клэр.

– Барин, прибыли, – прохрипел он, доставая потёртую деревянную трубку с табаком.

У входа их уже ожидала Майя: она каждый день вставала с рассветом, пока графиня Миланова ещё мирно спала. Убедившись, что Клэр приехала в чудесном и слегка загадочном расположении духа, она принялась смиренно ждать, когда влюбленные простятся друг с другом.

– Я приеду завтра, если вы найдёте на меня немного своего времени.

– Буду ждать.

Без лишних касаний они посмотрели друг другу в глаза и с большим трудом разошлись в противоположные стороны.

* * *

До обеда Клэр спала, как младенец. Её не тревожили ни солнечный свет, прорывающийся сквозь шторы, ни шорох за дверью. Уже к вечеру, когда Клэр практически пришла в себя после бесконечных танцев и переживаний, она увиделась с Мари, которая желала знать все подробности минувшего вечера. Клэр до мелочей описывала убранство Зимнего дворца, фасоны платьев и, конечно же, императора Александра.

Когда она уже хотела завершить свой рассказ, Мари попросила ещё раз описать гостей. Забившись в мягкое кресло в рабочем кабинете и укутавшись с головы до ног в шерстяное одеяло, Мари жалобными глазами смотрела на Клэр, без слов умоляя развеять её серую тоску. Отказать было невозможно. Вздохнув, она поглядела на стоящую перед ней на столе тающую свечу и, на мгновение поймав красоту жёлтого язычка пламени, с новыми силами принялась рассказывать Мари о событиях вчерашнего вечера.

Душа Клэр разрывалась от ожидания Мишеля. После уже привычной для девушки процедуры одевания она самостоятельно заколола волосы, отпустив Майю по своим делам раньше обычного. Какое-то время Клэр восторженно рассматривала отражение в зеркале. Ей казалось, что никогда ранее её лицо не было таким привлекательным, как сейчас. Пальцами она касалась своих губ, ощущая маленькие трещинки на тонкой розовой коже и представляя, как эти губы целовал Мишель, как его мягкие усы слегка щекотали кончик её носа. От одной лишь мысли об этом все её тело становилось невесомым.

Её внимание привлекло ранее прочитанное письмо, которое небрежно пылилось на углу стола. Это было письмо Петра. Письмо, на которое она так и не ответила. Она принялась перечитывать ровные строчки, вспоминая их автора, вынужденного покинуть родное имение. Клэр вложила письмо в небольшую книгу в тёмно-зелёном переплёте и отправилась в сад.

Осыпавшиеся влажные погибшие листья и запах лесной свежести ожидали её по ту сторону двери. Клэр и не заметила, как быстро изменилось её настроение. Зачем-то вместо любви к себе она принялась презирать себя.

Расположившись в беседке около дома, она снова и снова пробегала глазами по красиво написанным словам. Каждая строчка вонзала в её юную головку острые сомнения относительно своего поступка.

Переживания загнали её в тупик.

Она долго сидела в давящем виски смятении, пока в какой-то момент не расслышала капли, разбивающиеся одна за другой о деревянную крышу. Напрасно