Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Клэр Данииловна! Давайте в дом, – стоя на пороге и размахивая рукой, кричала ей Майя.
Перестав надеяться на просвет в небесном куполе, Клэр спрятала письмо в книгу и, раскрыв её на середине, побежала в сторону дома, прикрывая причёску толстым кожаным переплётом.
Противный октябрьский дождь лишь замочил ей ноги, чему была рада больше Майя, нежели Клэр.
– Гадкая сырость! – возмущалась она, сбрасывая с себя хлюпающие башмачки. – Такая погода всегда наводила на меня одну тоску.
– Как сказать, барышня. Зато куда лучше засухи. К тому же крепостные в такую погоду не работают, а проводят время с семьями. Поэтому, Клэр, не всегда дождь – это плохо, – девушка говорила так, словно читала проповедь. Это не могло не вызвать на лице ухмылку.
– Если быть точнее, не для всех дождь – это плохо, – настаивала Клэр на своём с долей высокомерия в голосе.
Согрев холодные ноги Клэр, Майя накрыла её одеялом и направилась к выходу, но только она открыла дверь, как испуганно отпрянула назад от неожиданности увидеть перед собой кого-либо. К её удивлению, и к ещё большему удивлению Клэр, в коридоре перед дверью стоял Мишель.
Как долго он здесь пробыл? Всем своим телом он заградил проход. Увидев его, Клэр вскочила со стула, на который с трудом усадила её Майя, и тут же поспешила подойти, улыбаясь во всё лицо.
– Барин?! – испуганно пискнула Майя.
– Твоя барышня осведомлена о моём визите. Мне нужно обмолвиться словом с Клэр Данииловной наедине.
Его голос показался Клэр странным. Каким-то чужим и холодным. Но несмотря на это, улыбка по-прежнему не сходила с её лица. Майя нахмурилась и, поклонившись Мишелю, покорно вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.
Внешний вид Мишеля взволновал Клэр. Он стоял перед ней в своём гусарском мундире, украшенном золотыми шнурами на груди, и чёрном, насквозь промокшем плаще. С прядей волос на лицо крупными каплями стекала дождевая вода, а сам он был неподвижен.
– Я весь день ждала тебя, – с прежней наивностью поприветствовала его Клэр.
Мишель был мрачен, как тучи за окном. Он обратил на неё холодный отчуждённый взгляд и, выдержав паузу, спросил:
– Меня ли одного, сударыня?
– О чём ты? – Клэр озадаченно следила за каждым его движением.
Он некоторое время загадочно молчал, то глядя ей прямо в глаза, то бесцельно уставившись в пол.
– Скажи наконец, что случилось? От твоего молчания мне становится не по себе.
– Прошу вас предельно честно ответить мне на простой вопрос: что связывает вас и Петра Миланова? – впервые в звуке его голоса Клэр распознала ревность.
Она очень удивилась такому вопросу. С лица сошла улыбка, глаза сделались потерянными и в то же время серьёзными:
– Ничего… а что меня могло бы с ним связывать?
– Попробую предположить. – Мишель сунул руку под плащ и достал из-под намокшей ткани раскрытое письмо. Клэр посмотрела на книгу, которой прикрывалась от дождя: неужели письмо выпало из неё, пока она бежала до дома?
– Мишель, я не…
– «Не спрашивай меня, кого люблю среди веков и граней мирозданья. Я собственную тайну сохраню, покуда не настанет час признанья», – прервал её объяснения Мишель, нервно сжимая кусок намокшей бумаги в руке.
– Я не ответила ему!
– Письмом – возможно. Но, быть может, лично? Вы ведь виделись после того, как вам посвятили сию оду?
Клэр колебалась с ответом, зная наперёд, что правда разозлит Мишеля ещё больше.
– Он приезжал неделю назад. Уговаривал меня уехать с ним, но… я же здесь! Как ты можешь обвинять меня в том, чего не было даже в моих намерениях?
Лицо Мишеля с каждым её словом становилось всё мрачнее и агрессивнее.
– Тот факт, что вы храните это письмо у себя, и, я вижу по вашим глазам, не просто храните, а ещё и перечитываете, даёт мне право сомневаться в истинности ваших намерений. Я знаю, мы знакомы относительно недавно, и я не смею держать вас. Вы ничего не обещали мне, но я полагал…
– Но я…
– Мне горько это признавать, но… кажется, мне всё же следует раскрыть глаза на вашу натуру! Вы держали при себе Петра, клятвами в любви пытаетесь удержать и меня. Теперь ещё и государь?!
Клэр совершенно не понимала значения тех слов, которые нескончаемым потоком Мишель обрушивал на неё.
– При чём здесь государь? – нахмурив от удивления брови, переспросила она.
– Видимо, вы были так очаровательны и милы в тот вечер, что уже два дня он не может выкинуть вас из головы! – с иронией и раздражением говорил он, расхаживая по комнате, словно лев в клетке. – При малейшем удобном случае император расспрашивает о вас без веских на то причин. И во всём этом фарсе Мишель Равнин остаётся в дураках! – оказавшись рядом с небольшим круглым столом, стоящим у окна, он яростно сжал губы, закусив часть усов, и резким грубым движением опрокинул его на пол.
На столе стояли зеркало и голубая фарфоровая ваза, которые в тот же миг слетели с него и с шумом разбились о противоположную стену.
Клэр в страхе присела на пол, забилась за кровать, с ужасом глядя оттуда на устрашающее лицо Мишеля. Она боялась его. Сама не верила в это, но боялась. Сидела не шевелясь, едва удерживая слёзы от обиды.
На шум сбежались прислуга и Майя с графиней Милановой. Не желая ничего объяснять им, Мишель, не сказав больше ни слова, хлопнул за собой дверью и быстро покинул поместье.
После его ухода Клэр ещё некоторое время сидела на полу, уцепившись руками за ножки кровати.
– Клэр, голубушка, что с тобой? Что он сделал?! – Мари искренне переживала за Клэр и, увидев её в таком состоянии, принялась всячески успокаивать, помогая встать.
– Мари, я ведь была честна с ним! Я не понимаю, за что он так со мной?.. – с трудом проговорила она, не сдерживая больше чувств.
– Что между вами произошло?
– Он увидел письмо Петра, в котором тот говорит о своей любви ко мне. Но ведь я не ответила ему. И никогда бы не ответила! Следовало выкинуть его или сжечь.
– И слепой видит, что Мишель любит тебя. Его ревность тому доказательство. В страхе потерять того, кем дорожим, мы порой совершаем слишком много глупостей. Он молод и вспыльчив, но отнюдь не плохой человек. Полагаю, сейчас он уже жалеет о том, что сделал. Попытайся понять. Разумеется, его поведению оправдания быть не может, и всё же… В любом случае выбор всегда за тобой.
Клэр сидела и ловила каждое сказанное