его! – услышал он женский возглас. – Да остановись же, надо помочь этому несчастному!

– Будем вам печалиться, синьора! Это обыкновенный бродяга, – возразил грубый мужской голос. – Сам полез под колеса; я ему кричал, а он, как глухой. Клянусь святым Антонием, этот парень из тех, что специально бросаются под повозки богатых синьоров, а после клянчат деньги. Киньте ему пару медяков, если вы такая добрая, и будет с него.

– Нет, мы должны помочь ему, – не соглашалась женщина. – Помоги мне выйти: я посмотрю, сильно ли он поранился.

Франческо перевернули на спину и отерли рану на его голове.

– Великий Боже, Пресвятая Дева, да ведь это Франчо! – воскликнула женщина. – Франчо, милый, ты жив? Скажи что-нибудь!

Франческо приоткрыл глаза:

– Кто вы, добрая синьора? Разве мы встречались раньше? Я первый раз в Риме.

– Франчо, очнись, – голос женщины задрожал. – Неужели ты не узнаешь меня?

Франческо пригляделся.

– Лия? – прошептал он, не веря своим глазам. – Или я брежу?

– Да, это я, – счастливо засмеялась Лия. – Надо же было так случиться, что ты попал под мою повозку.

– Какая хорошая синьора, какая милосердная синьора! Как хлопочет около этого бедняги! – раздались голоса в толпе, успевшей уже собраться около Франческо и Лии. – Синьора, давайте мы отнесем его в приют при монастыре Скорбящих Дев, это здесь, рядом. Синьора, всего десять медяков, и все будет улажено!

– Я сама позабочусь о нем, – сказала Лия. – Положите его в мою повозку: вот вам деньги за труды.

– Вы ангел, синьора! – закричали в толпе, а грубый мужской голос, принадлежавший, видимо, кучеру, глухо возразил: – Ангелы денег не дают.

* * *

Лишь на третий день Франческо окончательно пришел в себя; все это время Лия ухаживала за ним, поместив его в своем доме.

– Как ты оказалась в Риме? – спрашивал он ее. – Говорили, что ты уехала в Венецию и там стала…

– Куртизанкой, – закончила за него Лия с некоторым смущением. – В Ассизи мне не было житья, наш священник метал на меня громы и молнии за якобы недостойное поведение.

– Это моя вина, я должен был жениться на тебе, – грустно сказал Франческо. – Но я тогда решил переменить свою жизнь; я шел к Господу, чтобы отдать ему всего себя. Я обязан был объяснить это тебе, но в то время еще не был уверен, что сумею выдержать испытание.

– Не вини себя, Франчо, у каждого из нас свой путь, – она зажала ему рот ладонью. – Замуж за тебя я не пошла бы, я тебе говорила. Я хотела стать куртизанкой, и стала ею; ты искал Господа и нашел его. Но вот мы опять встретились: не может быть, чтобы это было случайностью, я верю в судьбу.

– Но как ты оказалась в Риме? – переспросил он.

– Я приехала с кардиналом Уголино. Не слышал о нем? Он влиятельный человек, его ценит сам Папа. Кардинал ездил в Венецию с поручением от Папы, и венецианцы устроили для Уголино роскошный прием, чтобы ублажить его. Меня попросили присутствовать на пиру в честь кардинала и проявить к нему внимание. Тут Уголино влюбился в меня без памяти, – Лия улыбнулась. – В конце концов, он предложил мне переехать в Рим, купил для меня этот дом и выплачивает приличное содержание. А что? В Риме многие женщины так живут, и это не считается зазорным.

– Рим, Рим! – вздохнул Франческо. – Но ты… Как же ты…

– У каждого свой путь, – повторила она. – Господь милостив ко всем людям.

– Нет, я не осуждаю тебя; я буду молиться, чтобы ты тоже пришла к Богу… – Франческо запнулся.

– Что такое? – насторожилась Лия.

– Видишь ли, мне необходимо встретиться с Папой, чтобы поговорить с ним о моих братьях и сестрах во Христе, которые решили посвятить себя Господу так же, как я. Однако попасть к его святейшеству невозможно: боюсь, что я годами буду ждать встречи с ним, но так и не дождусь. Не знаю, плохо я делаю или нет, но что если я через твоего покровителя, через кардинала Уголино… – Франческо не досказал, потому что Лия опять перебила его:

– Конечно, я попрошу Уголино, и он мне не откажет. Попасть к Папе действительно нелегко и не только потому, что он наш пастырь, и у него куча обязанностей перед Господом: Уголино говорит, что Папа устал от жизни и никого не желает видеть. Одному Уголино удается развлечь его, поэтому Папа прислушивается к нему: можешь не сомневаться, в ближайшее время ты встретишься с Папой.

Франческо улыбнулся.

– Ну, а сейчас ты чему улыбаешься? – спросила Лия.

– Поистине, я шут Господа, – ответил он. – Пришел в Рим, чтобы поговорить с Папой; убедился, что это невозможно, и вдруг добился своего, попав под повозку моей бывшей возлюбленной! Я так много говорил о целомудрии, а получилось, что я достиг своей цели через постель.

– Франчо, мой дорогой Франчо, – Лия со смехом принялась тормошить и целовать его. – Ах, если бы не твой обет Богу, я охотно изменила бы кардиналу!

– Ну, это была бы шутка, которая вряд ли порадовала бы Господа, – Франческо осторожно погладил Лию по щеке. – У каждого из нас свой путь, и не будем сходить с него.

* * *

Папский престол сотрясался под ударами еретиков, которых в последнее время становилось все больше и больше. Против еретиков, объединявшихся в большие богатые общины и распространявших свою власть над целыми государствами, папы предпринимали более или менее удачные военные походы, однако труднее было бороться с теми еретиками, которые осуждали пышность, богатство и неапостольское могущество римской церкви не протестным словом, но личным примером бедности и нестяжательства.

– Задавленный нуждой народ видит, как презираемая бедность возведена на алтарь и поставлена в сиянии небесной славы, – говорили Папе кардиналы из числа тех, что были умнее прочих, и Папа должен был с этим согласиться.

– Что же, – отвечал он, – если прежние рыцарские чувства потеряли в наше время свое значение, то, может быть, новыми рыцарями и защитниками веры станут эти нищие, которые так любят Господа, что готовы без раздумий отдать себя ему. Где бы нам только найти подходящего человека, чтобы он возглавил этих юродивых? Как бы ни ошибиться с выбором, бед потом не оберешься…

– …Еще один пророк или блаженный? Всегда найдутся два-три десятка дураков и дур, которые последуют за ним. Они начнут кликушествовать, безобразить, а то и воровать, а то и убьют кого-нибудь, а мне потом отдувайся, – устало говорил Папа кардиналу Уголино, упрашивающему его принять Франческо.

– Нет, он производит хорошее впечатление, – с улыбкой отвечал Уголино. – Славный малый и проповедует бедность; возможно, он-то и станет новым защитником веры, о чем