– Тут мне от моих предков счет остался. Ваши тогда за обед не заплатили».

Гости встретили эту историю громким хохотом, точно так же, как и другие подобные истории, которые, по мнению Франческо, были кощунством. Он чувствовал себя крайне неловко; к тому же, гости то и дело спрашивали его, в чем смысл служения бедности, а когда он отвечал, косились на его нищенское одеяние. При этом все восторгались словам Франческо, а какие-то две пышные синьоры следовали за ним по пятам и непрестанно повторяли: «Пресвятая Дева, как это прекрасно! Вы открыли нам глаза, – о, боже, вы великий проповедник, такой же, как Иоанн Златоуст!». Не ограничиваясь восхвалением, эти синьоры норовили прижаться к Франческо, – одна справа, а другая слева, – и порой они зажимали его так сильно, что у него сдавливало дыхание.

Кардинал Уголино, тоже присутствовавший на ужине, вначале присматривался к Франческо с изрядной долей ревности, но, убедившись, что тот далек от мирских соблазнов, перестал видеть в нем своего соперника. Уголино настолько расслабился, что принялся полушутя, полусерьезно нахваливать Франческо перед Лией:

– Какая твердость духа, какая стойкость у вашего земляка! Смотрите, эти две синьоры просто-таки из платьев рвутся, а он и ухом не ведет! Другой на его месте не устоял бы; вот что значит человек истинной веры, духовного призвания.

– Перестаньте, ваше высокопреосвященство, – недовольно морщилась Лия. – Франческо смолоду избегал греха.

– Однако же вы были близки? – Уголино посмотрел на Лию.

– Ваше высокопреосвященство, когда мы уезжали из Венеции, вы поклялись, что никогда не попрекнете меня моим прошлым. Недолгим оказалось ваше обещание, – заметила Лия.

– О, простите меня, моя мадонна! – Уголино принялся целовать ей руки. – Я не желал обидеть ни вас, ни его. Хотите, я предложу ему свое покровительство? Как вам известно, оно кое-чего стоит.

– Хочу. Искупите свою вину, – ответила Лия нарочито капризно. – Я сейчас приведу его к вам. Эти две синьоры совсем совесть потеряли: как можно так вести себя на глазах у всех, да еще с божьим человеком!

* * *

– Вы понимаете, что удостоились великой милости? Не каждому удается попасть на прием к Папе и получить благословение Святого Отца, – говорил кардинал Уголино, когда Лия привела к нему Франческо. – Короли, герцоги, графы и прочие земные правители добиваются этой милости, но далеко не каждый из них получает ее. Папское благословение открывает простор для вашей деятельности, но в то же время накладывает на вас большие обязательства. Вы понимаете это?

– Я служу Богу и с ним сверяю все свои поступки, – ответил Франческо, преодолевая сильнейшую головную боль.

– Это гордыня. Без помощи Церкви вам не обойтись, – назидательно произнес Уголино. – Я готов оказать вам покровительство, – высокопарно прибавил он. – Вы уже составили устав вашей общины?

– Устав? – болезненно потирая лоб, переспросил Франческо. – Зачем он нам? Все правила, которые должен соблюдать христианин, есть в Писании. Что может быть лучше этого?

– Лучше ничего не может быть, – согласился Уголино. – Однако в делах общины, объединяющей духовных братьев или сестер, возникает много вопросов, на которые вы не найдете ответов в Писании. Не мог же Господь заниматься каждой мелочью! – с усмешкой пояснил он.

– Мелкие вопросы можно решить по ходу дела, исходя из общего духа Писания. Нам не нужен устав, у нас вместо бумаг – Пресвятая Дева Мария, вместо нотариуса – Христос, вместо свидетелей – ангелы, – со слабой улыбкой повторил Франческо то, что говорил накануне Папе.

– Ну, не будем же мы обращаться к ним по любому поводу! Вы обязательно должны составить устав, – упрямо продолжал Уголино, – а потом пришлите его мне. Если понадобится внести какие-то правки для того, чтобы утвердить его в курии, я внесу, с вашего позволения.

– А надо будет еще утверждать наш устав в курии? Зачем это? – с недоумением спросил Франческо.

Уголино расхохотался:

– Вы, стало быть, хотели проповедовать, как вам хочется, собирать приверженцев вашего учения, исходя из собственных соображений, создавать обители на основе своих принципов – и прочее, прочее, прочее? Нет, это потрясающе! Вы мне нравитесь, ассизец, мне нравится ваша наивность.

– Но я получил благословение Папы, – возразил Франческо.

– О, я уже говорил вам, что папское благословение – великая вещь! Милость его святейшества безгранична, – Уголино перекрестился. – Но благословение это всего лишь благословение, – прибавил он. – Да, оно дает простор для вашей деятельности, но разрешить ее может только курия. А для разрешения вы должны предоставить нам устав, – теперь вам понятно?

– Понятно, – страдая от боли, сказал Франческо.

– Советую вам также подумать вот о чем: не чрезмерна ли проповедуемая вами бедность? Не искушаете ли вы тем самым Бога, желая, чтобы он позаботился о каждом из ваших собратьев после того, как они отказались от того, что матерински даровано им Провидением? Не стоит ли смягчить эту строгость?.. И не затягивайте с уставом; помните, пока он не утвержден, вы действуете на птичьих правах. Прямо по Писанию: как птицы небесные, – усмехнулся Уголино.

– Это неплохо, – еле вымолвил Франческо, чувствуя, что головная боль стала невыносимой. Он хотел еще что-то сказать, но кардинал Уголино прервал его: – Итак, жду, когда вы пришлете мне устав… А где же наша несравненная мадонна Лия? Я должен ее найти…

* * *

– Тебя ищет кардинал, – сказал Франческо, который нашел Лию раньше, чем Уголино.

– Пусть ищет, – беспечно ответила она. – А почему у тебя такой болезненный вид? Что случилось?

– Ничего, – улыбнулся ей Франческо. – Голова немного болит… Я пойду.

– Куда пойдешь? – не поняла Лия. – Отдохнуть?

– Нет, я пойду домой, в Ассизи, к моим братьям, – сказал Франческо, потуже затягивая веревку на своей потрепанной рясе.

– Как, прямо сейчас? Отчего так внезапно? Тебя кто-нибудь обидел в моем доме? – взволновалась Лия.

– Нет, напротив, все были добры со мною. Но моя душа истосковалась по своему дому, а он там, где мои братья и сестры. И они заждались меня. Пора… Пора… – Франческо неловко поклонился Лие. – Спасибо тебе за помощь и гостеприимство.

– Прощай, Франчо, снова мы расстаемся, – она поцеловала его в лоб. – Это поцелуй сестры, на прощание.

– Прими и мой прощальный поцелуй, братский поцелуй, – он тоже поцеловал ее.

– Возьми с собой хоть что-нибудь на дорогу, хотя бы хлеба, – сказала Лия.

– Да у меня и сумки нет, куда я его положу? – улыбнулся Франческо. – Прощай, сестра.

Признание

Жарким летним днем три пожилых ассизца сидели в тени у трактира, пили разбавленное белое вино и говорили о Франческо.

– Глядите, опять кто-то идет в гору, – говорил первый старик, приподнимая себе веки, чтобы лучше видеть. – Не иначе, как ищут