Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ива, умница, к возвращению родителей не только угощение сготовила и избу прибрала, но еще и сама сидела отдохнувшая и румяная, точно и не она вовсе хозяйничала. Добро.
– Сбирай, милая, корзинку. Вечерять у бабушки будем, – сказала Лелея.
Креп недовольно поморщился, но спорить не стал. Не то жену поддерживал, не то рот пирогом был занят. Ива колупнула пальцем шершавый бок глиняной крынки, в которую домовой дух поставил цветы. Те клонили головки и все никак не решались распуститься.
– А можно…
Мать с отцом разом поворотились к ней, Креп ажно жевать перестал.
– Можно мне гостя привести? – закончила, утупившись в стол, Ива.
Ясно, все сразу поняли, о каком госте идет речь. Не о подружке спрашивает. А гостям такого рода Креп бы с радостью ноги переломал после того, как открылась правда о дочери! А вот мать хитро заулыбалась. Еще и супруга по загривку погладила, отчего тот сразу осоловел и размяк.
– Это, что ли, тот, с рубахой? – усмехнулась женщина.
Ива отчего-то раскраснелась. Щеки горели, а едва смененная на сухую рубаха снова взмокла. Она прошептала:
– Он…
– Пусть приходит.
Креп тоже не мог не вставить слово. Получилось, правда, на диво бестолково:
– Только чтоб это… И вообще! Того самого! Ишь я вам! – Ударил по столу кулаком, аж крынка подскочила, и закончил: – Ясно?
Ива и Лелея понимающе переглянулись и усиленно закивали.
* * *
Братья приехали, маленько запоздав. Лелея уже начала вспоминать россказни про разбойников и жалеть, что вообще зазвала сыновей на праздник. Ну а как иначе? Надо, чтобы вся семья в сборе! Жаль только, старший, Бойко, жену не привез. Та в четвертый раз ходила с животом, и дороги давались ей все тяжелее. Зато перекати-поле Ранко не откупился переданным с братом подарком, как за ним водилось, а нагрянул сам. Быть может, и потому, что в прошлый приезд, после неудачного сватовства к сестре, они ввязались в драку с кузнецовыми приятелями и новую стычку готовились встретить тоже вместе.
Наконец залился счастливым лаем дворовый пес, послышался смех мужчин со двора: собрались! Ива и Лелея подхватили корзинки со снедью и тоже выскочили из избы. Бойко подхватил Иву на руки и закружил, как маленькую.
– А тощая какая! Неужто мать совсем не кормит? – попенял он, опустив сестру.
– Покормишь ее, как же! – посетовала мать, обнимая старшенького.
Зачатый когда-то в урожайную ночь, Бойко вырос копией Лелеи. Смуглый, румяный, улыбчивый. Немудрено, что в семье жены его приняли как родного: такого постараться надо, чтобы не полюбить!
Ранко же во всем походил на отца. Приземистый, но сильный, малоподвижный, невозмутимый, с лукавыми искрами в глазах, прячущихся под насупленными бровями. Ива и второго брата обняла. Вот оно – счастье! Семья в сборе, все рады-радешеньки! Не для того ли предки завещали в конце лета собираться роду вместе, чтобы не забылось, не утерялось это чувство?
Одна беда: сдержит Ива данное Господину топей слово, уйдет с ним, когда лето сменится осенью, и на будущий год уже не собраться семье тем же числом…
– Так зеленоволосой и осталась? – Ранко легонько дернул сестру за косицу, как часто случалось в детстве.
– А у тебя зато так усы и не выросли! – ехидно отбрехалась девка.
Братец смущенно прикрыл верхнюю губу в редкой поросли. Хотя отцовская удаль досталась ему, но усы целиком перешли брату.
Щенок, за лето почти превратившийся в пса, носился меж ними и визжал, припадая на передние лапы. Вот он попытался лизнуть Бойко в лицо, вот вцепился зубами в подол юбки Лелеи, выпрашивая угощение… И вдруг испуганно заскулил, поджал хвост и нырнул под крыльцо. Не водилось за ним такого ни когда во двор входил свой, ни когда чужак. Разве что…
Все разом повернулись к калитке, у которой остановился мужчина. Похожий на ворона, встопорщившего перья. Такие птицы обыкновенно сидят на сухих деревьях, посвященных Тени, и наблюдают, не издавая ни звука, ибо им ведомо нечто, сокрытое от живых. Кабы он не двигался, можно было бы принять его за мертвеца, настолько бледен. А может, то просто казалось, потому что волосы и брови его были черны, ровно сажей измазаны. Выделялись только глаза – зеленые, пылающие огнем.
Так уж вышло, что все уже хоть по разу, а видели приезжего. Даже Бойко и Ранко запомнили, как незнакомец вступился за их сестру на божьем суде, раньше, чем они сообразили это сделать. Оттого чужак им особенно не нравился. И уж точно они не ожидали повстречать его вдругорядь. А вот Ива нисколько не удивилась. И вид мужчины ее не смутил. Она подошла к нему, пряча улыбку за излишней серьезностью, отворила калитку.
– Матушка, батюшка… И вы, братья… Это Аир.
Ни от кого не укрылась вышивка на рубахе. Лягушка, спрятавшаяся в зарослях аира. И все поняли, что это значит. Зеленоглазый вошел во двор и поклонился старшим, но сделал это так причудливо, что никто не усомнился: не он приветствует семью, они – его.
– Ну что же… – Крупный нос судорожно дернулся, как от внезапной боли, но Аир договорил: – Родичи. Примете ли еще одного едока на праздник?
Бойко и Ранко подобрались и хотели было дать гостю от ворот поворот, но первый выступил Креп, и перечить они не стали.
– И тебе не хворать, добрый молодец. Мы тебя помним и благодарим за добро. Однако ж не серчай. Праздник сегодня особый, на него лишь близкая родня собирается. А ты нам, уж прости, ни брат, ни сват. Так что не обессудь. И скажи на милость, отчего бы на твоей рубахе знаки нашего рода?
Аир показал зубы, как бы улыбаясь, но всех от этой улыбки прошиб озноб. Ива же густо покраснела.
– Как же не родич? – Чужак расправил одежу, чтобы и слепец разглядел вышивку во всей красе. – Я жених дочери вашей.
Нахальство приезжего Креп готов был терпеть. Все же он и правда заступился за Иву, да и зла никакого покамест не причинил. Но одно дело – высокомерный взгляд, а совсем другое – войти в род без спросу. Мужик изготовился вывести горе-женишка со двора за ухо. А не сдюжит, сыновья рядом, подсобят. Вот только дочь вскинула бесстыжие глаза и подтвердила:
– Он правду молвит. Аир жених мне. Я… Я сама к нему в невесты просилась.
Лелея ахнула, Бойко