class="p1">Об уровне боевой подготовки римских воинов свидетельствует сохранившаяся стихотворная надпись на надгробии воина по имени Соран. Это и был тот самый воин, по происхождению батав (германское племя, проживавшее на Нижнем Рейне на территории современной Голландии), которого щедро наградил Адриан за воинское умение. Он в полном вооружении переплыл через Дунай (служил сей доблестный воин в Паннонии, на Среднем Дунае), а также продемонстрировал исключительную меткость в стрельбе из лука и в метании копья. Надпись гласит:

Тот я, кто некогда был по всей Паннонии славен,

Первенство мне присудил Адриан, когда из Батавской

Тысячи храбрых мужей удалось мне Дуная глубины

Преодолеть, переплыв его воды при полном доспехе.

Я и стрелу на лету, как повиснет она и обратно

В воздухе падает вниз, расщеплял своею стрелою,

Да и в метанье копья ни римский воин, ни варвар

Не побеждали меня, ни в стрельбе из лука парфянин.

Увековечены здесь дела мои памятным камнем.

Видевший это пускай моим подвигам следует славным,

Мне же примером служу я сам, совершивший их первым[369].

Более всего поражает, что славный Соран в искусстве стрельбы из лука не уступал даже самим парфянам, чьи лучники заслуженно почитались как не имеющие себе равных.

Говоря же об Адриане, особо отметим его преданность своему долгу главнокомандующего римской армией. Он ведь не просто распоряжался, он жёстко контролировал и уровень дисциплины в легионах, и качество боевой выучки, сам являя пример отношения к ратному делу. Здесь перед нами отнюдь не graeculus, это истинный римлянин, что называется, до мозга костей. Интеллектуал и солдат в нём замечательно уживались, и один не мешал другому. Всё в этом императоре было органично. Менее всего власть тешила его честолюбие, служила источником наслаждения своим могуществом. Он воспринимал её исключительно как обязанность служения Империи, её славе, безопасности и, главное, процветанию её подданных, включая все сословия и даже рабов, чьё положение он первым из всех, кто со времён Ромула правил Римским государством, сумел улучшить. При Адриане также впервые в Римской империи изменилось к лучшему и положение женщин. Их права по управлению собственным имуществом и наследством были расширены, а римскую девушку отныне нельзя было выдать замуж без её согласия[370].

Адриан не щадил себя. В своих путешествиях по Империи он пренебрегал бытовыми удобствами. Собственно, такое отношение к военному делу не было в Риме совсем уж в новинку. В походах подобным образом вели себя многие римские военачальники, включая таких великих полководцев, как Гай Юлий Цезарь и Тиберий Клавдий Нерон. Но Адриан пренебрегал комфортом и в мирное время, и в путешествиях по делам гражданским. Ведь его странствия по Империи были посвящены не только заботам о состоянии войск, уровне в них дисциплины, качестве боевой подготовки, прочности и обустроенности укреплений. Ничуть не менее Адриан стремился жёстко контролировать и общее состояние провинций, компетентность их администраций и, пожалуй, особенно проявлял заботу о судопроизводстве[371].

Для римского общества, похоже, такой образ правления казался необычным. Поэт Флор счёл его даже достойным сатиры:

Ego non Caesar

Esse,

Ambulare per

Britanos,

Scythicas pati

Pruinas.

Цезарем быть не желаю,

По британцам всяким шляться,

(По германцам) укрываться,

От снегов страдая скифских{1}.

Адриан на Флора не обиделся и немедленно ему ответил своей эпиграммой:

Ego nolo Florus

Esse,

Ambulare per

Tabernas:

Latitare per

pupinas,

Culices pati

Rotundas.

Флором быть я не желаю,

По трактирам всяким шляться,

По харчевням укрываться,

От клопов страдая круглых[372].

Такой вот занятный обмен стихотворными колкостями между императором и его подданным. Если поэт Флор — это Луций Анней Флор (70–130), современник Адриана, то такой обмен эпиграммами неудивителен. Ведь Флор автор не только краткой истории Римской империи[373], он, возможно, написал также поэму об Адриане. Да, в своё время он воспел решимость Траяна вернуться к завоевательным войнам: «Лишь при Траяне народ империи вновь напряг свои мускулы, и вспыхнули надежды, что, вопреки всеобщему ожиданию, старость империи зазеленела возвращённой юностью»[374]. Но как человек умный, глубокий, великий патриот Римской империи, что было совершенно естественно для высококультурного римлянина той эпохи, Флор не мог не оценить мудрости проводимой Адрианом политики. Тем более что был Флор поклонником основателя Принципата — Август являлся его кумиром[375]. Политика же Адриана после очевидного провала восточного похода Марка Ульпия Траяна выглядела благоразумным возвращением не столько к практике нелюбимого сенаторами Тиберия, сколько к заветам Августа. Потому Адриан мог восприниматься достойным литератором, историком и поэтом как Август новейших времён. Отношение к политическому курсу преемника Траяна Флор выразил следующим своим умозаключением: «Важнее удержать провинцию, чем её завоевать, труднее удержать провинцию, чем её завоевать, добытое силой удерживается законностью»[376].

Такие слова были, что называется, бальзамом на сердце Адриана. Ведь это была чётко изложенная суть его политики. И что особенно важно, Флор подчёркивал важность законности для сохранения Империей своих обширных и таких разных владений в таких не похожих друг на друга землях. Адриан, уделяя исключительное, как мы помним, внимание судопроизводству как в центре державы, так и в провинциях, не мог в этих словах не увидеть одобрения своего политического курса. Потому справедливо считать Флора не просто человеком эпохи Адриана, но и представителем, а лучше сказать, её идеологом[377]. Взаимной симпатии между двумя интеллектуалами, чему, как мы видим, вовсе не мешает разница в статусе, мог способствовать и интерес Флора к географическим описаниям. Он был близок и понятен императору-путешественнику[378].

Однако для того, чтобы эта единственно разумная в то время и в том положении, в каком находилась Римская империя, политика успешно осуществлялась, требовались дисциплина и послушание всех слоёв населения державы: сенаторов, всаднического сословия, военных, чиновников[379]. В армии Адриан и должной дисциплины, и должного повиновения добился. Более того, армия сама признала эти требования необходимым условием своего существования. Потому никогда ещё римские воины не несли свою нелёгкую службу так ревностно и так непритязательно, как во времена просвещённой монархии Адриана[380].

Перейдём теперь к конкретным мероприятиям принцепса по укреплению границ Империи. Для Галлии, куда император направил стопы в первом своём путешествии, важнейшим был, разумеется, германский лимес (рубеж) — граница с опасными, не раз уже причинявшими римлянам серьёзнейшие неприятности варварскими племенами. Вспомним