class="p1">– Вовсе нет, шен. Если честно, я тоже не вижу в нем особого смысла, – ответила Нами, скромно почесав нос. Присела на корточки у очага и пояснила Лу: – Каждое утро правители и командиры всех армий устанавливают астральную связь, чтобы сообщить о событиях прошедших суток и обсудить дальнейший план действий. Ну, по крайней мере, так это задумывалось. Но на деле все быстро скатывается в перебранку между нашей военачальницей и княгиней муранов. Это примерно то же, что с Матиасом и Диаль, только на государственном уровне.

– Лу, лучик мой, – Хартис впервые с момента встречи обратился к ней напрямую, – неужто уже обзавелась новыми знакомствами?

Девчонка обхватила себя руками – сильно отросшие ногти болезненно впились в плечи, – прокашлялась и тихо сообщила:

– Матиас умер.

– Мне жаль, – вздохнула Нами, не отрывая глаз от сиявших в чаше кристаллов.

– Диаль, наверное, тоже умрет, – облизывая пересохшие губы, добавила девчонка. – Я видела у нее это, белое…

Она сделала неопределенный жест в районе шеи. На лице Нами не дрогнул ни один мускул – она лишь коротко кивнула и встала, чтобы подать подруге воды. Хартис же присел рядом, бережно приподнял черную от земли ногу Лу и внимательно рассмотрел порез.

– Нужно очистить рану. Не бойся. Хорошо?

Он приблизил руку к ступне и незримой силой удалил с нее всю грязь, слой за слоем. Оцепенелая от происходящего, Лу не пошевелилась; в конечном счете, она почти ничего не почувствовала, разве что легкую щекотку. Открыв найденную в ларце стеклянную баночку, Хартис принялся наносить ее содержимое на рану. Знакомый травянистый запах ударил в нос, и покалывание на коже тоже оказалось очень знакомым. «Чертова мазь тоже отсюда», – поняла девчонка, почему-то чувствуя себя окончательно преданной.

– Уверен, у тебя много вопросов, – ласково, но и с некой осторожностью произнес Хартис.

Лу ответила не сразу, собираясь с мыслями и разглядывая росписи на высоких бумажных ширмах. На каждой были представлены сюжеты из животного мира: на одной клин птиц парил над поросшим травой водоемом на фоне закатного солнца, на другой – табун лошадей пасся на поляне, граничащей с густым лесом. Третья, служившая дверью, была наполовину сложена, и поэтому крылатый зверь на ней с орлиной головой и телом крупной кошки неестественно сплющился. Картины, призванные умиротворять и настраивать на созерцательный лад, почему-то нервировали Лу, впрочем, как и многое другое здесь. А больше всего нервировало находящееся так близко лицо любимого человека, помолодевшее от произошедших с ним перемен и в то же время отмеченное следами усталости и нехватки сна.

– Да, у меня есть вопрос, – сказала Лу, отдергивая руку, которую неосознанно тянула к хозяину, чтобы прикоснуться к его волосам. Хартис замер, перестав обрабатывать рану, и глянул на девчонку снизу вверх. Она шумно сглотнула, отводя глаза. Как ни странно, ее больше пугало не чуждое восприятию волшебство, нет – ее пугали бархатные подушки, на которых она сидела, резной сундук, поразительно похожий на тот, который всегда стоял в комнате хозяина на втором этаже, аляповатый кувшин, словно купленный на распродаже в салоне керамики чуть ниже по улице от лавки тканей – словом, обыденные вещи, которые могли бы запросто встретиться в ее родном мире. И ровно так же ее пугали эти двое, уставившиеся на нее, когда она заговорила. Она не могла отделаться от ощущения, что они в любой момент могут выкинуть что-нибудь демоническое, оказавшись в действительности лишь злыми двойниками людей, которых она знала. И потому в вопросе, сорвавшемся с ее губ, против воли прозвучали истерические нотки. – Кто вы такие?

Хартис с Нами переглянулись, и на их лицах ненадолго – но все же достаточно, чтобы девчонка успела это заметить – промелькнула настороженность, как если бы им пришлось иметь дело с сумасшедшей, и одновременно вина, словно они были к ее сумасшествию причастны.

– Лу… – начала Нами, осторожно подаваясь вперед и вкладывая в произнесенное имя, должно быть, всю теплоту, на какую была способна.

– Моя подруга, – перебила ее Лу, и голос предательски дрогнул; она шумно втянула в себя воздух и начала заново, отчеканивая каждое слово: – Моя подруга, которую я знала, бросалась в слезы от того, что котенок поранил лапку, и она как минимум упала бы в обморок, услышав, что кто-то умер, а уж точно не отделалась бы пресловутым «мне жаль»… И мой хозяин, которого я знала, он был обычным торговцем тканями, а не каким-то там волшебником, который заставляет ножи летать и разжигает угли голыми руками… Поэтому да, у меня есть вопрос: кто вы, черт подери, такие и что сделали с ними?

Она готова была поспорить, что они рассмеются, потому что в глубине души хотела этого – чтобы они рассмеялись, искренне, от всего сердца, и в этот момент надеялась хоть мимолетом узнать в них тех, кто был ей дорог. Но на их лицах, сохранивших жалостливое выражение, не проскользнула даже тень улыбки. Девчонка обреченно уронила голову на грудь, радуясь лишь тому, что за время, проведенное в небытие, волосы сильно отросли и теперь прикрыли наводнившиеся слезами глаза.

Хартис запечатал баночку с мазью, медленно поднялся и отошел к столу, перебирая раскиданные там предметы. После нескольких минут напряженной тишины Лу услышала, как он обратился к Нами, которая нерешительно топталась на месте:

– Тебя не затруднит сходить к интендантам за одеждой для своей подруги?

Та понимающе кивнула. Перед тем, как уйти, она шагнула к Лу, казалось, чтобы сделать некий ободряющий жест – может, обнять, или похлопать по плечу, но девчонка лишь молча вернула ей куртку, не глядя в лицо.

– Не осуждай ее, – произнес Хартис, когда звук удаляющихся шагов Нами стих. – Ей пришлось нелегко. Уверен, ей до сих пор нелегко, но она держится очень храбро. Идет война, и люди погибают каждый день, Лу, оплакивать всех – никаких слез не хватит.

Прежде, чем девчонка успела бы придраться к неподходящему слову, Хартис, опережая ее, добавил:

– Хотя называть здешних обитателей «людьми», должно быть, кажется тебе неуместным.

Повернувшись, он присел на край столика, жалобно хрустнувшего под его весом, поиграл цепочкой, на которой висел жетон, и продолжил:

– Тем не менее, именно так мы себя и называем. Кажется, я упоминал об этом в череде историй об этом мире. Разумеется, я не жду, что ты многое помнишь из того, что я плел. – Уголки его губ поползли вверх – но это была не сердечная улыбка, которую он носил в Кауре, а кривая ухмылка, словно в сложившейся ситуации присутствовала некая печальная ирония. – Знаешь, мне и в голову не могло прийти,