что мы с тобой окажемся здесь, тем более при таких обстоятельствах. Сказки, которые я рассказывал, должны были остаться сказками. Я не планировал возвращаться назад после того, как с нами поступила императрица Алексис, но… По крайней мере ты теперь понимаешь, почему я так люблю повторять, что у судьбы всегда свои планы. В очередной раз я понял это, когда увидел лорда Найри на пороге своей лавки. Я сразу догадался, что он – люмер, и он, увидев мое имя на вывеске, тоже понял, кто я. Он рассказал мне, как оказался там и почему ему понадобилась Нами – об угрозе, которая нависла над Реверсайдом. Ты спросишь: с какой стати мне нужно было беспокоиться о месте, куда я все равно не собирался возвращаться? Я тоже повторял себе это, но все же… Одно дело – наши распри при дворе и другое – ситуация, когда весь мир оказался в беде. Ведь на этой войне жертвуют жизнями не дворцовые чинуши, а простые люди, которые ни в чем не повинны. – Он развел руками. – Видимо, каким бы легкомысленным я ни старался быть, мне все-таки не чуждо чувство долга.

Кажется, он ждал, что девчонка как-то отреагирует, но та лишь одарила его хмурым взглядом исподлобья. Вздохнув, Хартис в задумчивости поднял голову, наблюдая за блужданием бумажных фонариков под потолком. Один из них, погасший, сменил свою траекторию и стал опускаться, плавно покачиваясь, пока не упал в воздетую ладонь. Мужчина извлек небольшой элемент и заменил его красным камушком со стола, и отправил фонарик обратно парить в вышине.

– Я часто думаю, как бы все сложилось, не узнай я о том, что здесь происходит, – поведал он, принявшись мерить шагами огороженную ширмами комнатку и задумчиво прокручивая кольца на своих пальцах. – Говорят, неведение – благо; пожалуй, в этом есть резон. Ты, должно быть, видела, что со мной приключилось, когда я услышал новость о начавшейся здесь войне – сам того не желая, потерял покой, прожигая себя в бессмысленных переживаниях. Знаешь, каждый день, проведенный на той стороне, я глядел на нее в зеркало, – Хартис коснулся своей татуировки, – ожидая, что она исчезнет, но всякий раз она оказывалась на месте. Над вопросом, почему Маска не призвала новых электов за эти четыре года, мы трое – я, Кэл, Рори – ломаем голову до сих пор. Мы никогда не желали высокого положения, и в глубине души даже радовались изгнанию; а уж наше четырехлетнее отсутствие было и вовсе недостойным поступком. Тем не менее, по какой-то неведомой причине мы остались избранными, и даже вдали от дома вместе с этими метками невольно продолжали нести на себе груз ответственности… а насколько велика его тяжесть, осознали лишь в тот момент, когда до нас дошли роковые вести. И тогда же мы поняли: наш путь лежит обратно, все уже предрешено – не столько судьбой, сколько нами самими. Однако в нашем возвращении нет ровно никакого благородства, оно – поступок не менее эгоистичный, чем наш уход; разница лишь в том, что тогда нами двигала гордость, а теперь – желание утихомирить собственную совесть. Понимаешь, о чем я толкую? – Хартис встал как вкопанный, развернувшись на пятках. – О том, что у меня нет оправдания.

Он медленно подошел ближе, и вид у него, невзирая на все перемены, вдруг стал до боли знакомый – тот, от которого у девчонки всегда спирало дыхание и по телу ползли мурашки.

– Думаешь, я не осознаю, как поступил с тобой? – произнес он с нескрываемой горечью. – Ушел, даже не попрощавшись, потому что знал, что попросту не выдержу прощания, что если задержусь, если взгляну еще раз в твои глаза, то уже не смогу уйти. Поэтому я не жду, что ты меня простишь, я и сам не считаю, что достоин прощения.

Лу стиснула зубы, норовя отшатнуться, выбраться из этого капкана, избежать этого взгляда и этого голоса, которые гипнотизировали ее, сковывали, пригвождали к месту.

– Говори, не молчи же, Лу, – твердил Хартис, опускаясь перед ней на колени, с требованием и одновременно с мольбой заглядывая в ее лицо, и эта мучительная близость сводила девчонку с ума. – Что ты думаешь теперь, когда увидела этот мир собственными глазами? Что ты чувствуешь, когда услышала все это? Что ты чувствуешь, узнав, кто я? Неприязнь? Отвращение? Ненависть? Ответь!

– Давай вернемся в Каур, – дрожащим шепотом взмолилась Лу, борясь с желанием податься вперед и преодолеть оставшееся крохотное расстояние, разделявшее их губы.

Отстраняясь, Хартис покачал головой.

– Почему? Почему нет?..

– Я ведь говорил, что переходить между мирами можно лишь дважды? Для меня обратный путь навсегда закрыт… Но, по правде, если бы я даже имел возможность вернуться, я бы ею не воспользовался. Я обязан защищать это место, пока у меня хватит сил. – Он поднялся и сделал шаг назад, широко раскинув руки. – Оглядись вокруг, Лу. Это Реверсайд. Целый мир, и он настоящий, и, каким бы жестоким он ни был, это мой дом. Понимаешь?

– Нет, не понимаю, – порывисто воскликнула Лу. – Не понимаю! Как я могу понять? Всю жизнь я провела в скитаниях, я в самых смелых мечтах не надеялась, что у меня когда-то будет место, которое можно назвать домом! Но потом появился ты, и все изменилось… Пусть Каур оставался жестоким, я начала верить, что у меня в нем есть дом… Мой дом был там, где и твой. Но ты… ушел, ты бросил все, бросил меня, и ради чего? Ради… вот этого?!

Она махнула в том направлении, где, как ей казалось, вдалеке отсюда высился погребальный монолит и зияла огненной пастью бездушная яма. Даже если Лу не считала здешних обитателей людьми, даже если она все еще не до конца смирилась с реальностью этого мира, она не могла не осознавать, что все, происходящее тут, кошмарно и несправедливо. Теперь она понимала, почему путешествие с Кэлисом через лагерь показалось ей таким жутким: в каждом встречавшемся на их пути лице, даже смеющемся или поющем, скрывалась та же болезненная обреченность, что и у зараженных в лазарете, – та же, что нависла над всем этим местом гнетущей мрачной пеленой.

– Ты говоришь, что не понимаешь, но это неправда. – Хартис устало потер переносицу. – Ты понимаешь, прекрасно понимаешь: иногда то, что нам дорого, заставляет нас делать вещи нелогичные, противоречащие здравому смыслу. В противном случае тебя бы здесь не было. Мы оба знаем, что ты не могла просто так очутиться на этой стороне. Это не случайность, Лу. Ты, пусть даже не веря моим россказням, даже не осознавая толком,