«У вас есть медсестра, – захотелось закричать мне, зарыдать и броситься к ней в руки. – У вас никогда не было медсестры».

Но я скорее умру, чем усложню все для нее.

– Как вы? – спросила я вместо этого.

– Кажется, у меня менопауза. – Она посмотрела наверх. Слезы начали собираться у нее на глазах.

Я не знаю, что делать. Что сказать. Я не ожидала, что она скажет это. Глупо и эгоистично с моей стороны, я подумала, что она хочет поговорить со мной о Найте, о наших явно напряженных отношениях.

– Я слишком молода для менопаузы.

Роза не из тех, кто жалеет себя, она никогда не жаловалась на свою болезнь, поэтому я и удивилась, что менопауза стала переломным моментом.

Я вложила свою руку в ее. Сжала.

– Это нормально. – Это ведь так? – Дин знает?

Она вздрогнула, кивая и вытирая слезы изодранной салфеткой, оставляя кусочки на влажном лице.

– Да, но я не говорю с ним об этом. Я ни с кем не говорю о таких вещах. Я сильная для своих мальчиков. Но иногда… – Она прикусила нижнюю губу, зубы дрожали в такт ее рыданиям. – Иногда мне нужно высказаться.

– Вы всегда можете высказаться мне, – Я собрала все силы, которые у меня только есть, лишь бы не заплакать. – Скажите, чем я могу помочь?

Я была так зла, что даже не подозревала, что могу быть такой. Я хочу, чтобы Роза поправилась, хотя очевидно, что она не может. Она всегда останется для меня другой, как когда она забирала Найта и меня из песочницы, вытаскивала меня из его дуростей, из рук отца. Она дарила мне особые издания своих любимых книг на дни рождения – количество книг всегда равнялось моего возрасту, – потому что знала, что я ценю ее литературный вкус. Когда я повзрослела и поняла, что понятия не имею, что мне делать с волосами, она и Эмилия – мать Вона – научили меня заплетать косы, потому что понимали, насколько сильно я не люблю встречаться с незнакомцами.

Когда нарисовалась Эди и все взяла на себя, Роза все равно приходила заплетать мои волосы каждые несколько недель, просто чтобы повидаться со мной. «Гавайский твист или колосок? – спрашивала она. Я всегда выбирала колосок. – Отлично, девочка. Потому что это единственное, что я умею».

– Луна… – Теперь Роза держала мою руку. Она смотрит на наши сплетенные пальцы, как будто пытается запечатлеть картинку, пока не стало слишком поздно.

Я попыталась остановить дрожь в теле и слезы, которые требовали выхода наружу. Почему родители не сказали, что все настолько плохо? Но, конечно, они этого не сделали бы. Я ведь была так занята на своем «Я»-острове, что даже не удосуживалась отплывать на другие территории и проверять их. Но почему я не позвонила? Почему я не сделала большего?

– Я не знаю, сколько мне осталось, – призналась она, – и мне нужна твоя помощь в некоторых критических моментах.

Я уже возненавидела то, как это звучит, потому что знаю, не важно, что она попросит, это разобьет мое сердце, и я все равно сделаю это в обязательном порядке. Потому что она не разыгрывает драму. Она умирает.

Я кивнула.

– Мне надо, чтобы ты была здесь, с Найтом, даже когда он оттолкнет тебя. А он оттолкнет тебя. Он сделает все, что в его силах, лишь бы ты не видела его сломленным. А он сломается – в необычной манере, как и все, что он делает, – она усмехнулась своим словам.

Да. Я поглаживала большим пальцем ее руку, взад и вперед. Это было легко.

– Даже если он оттолкнет меня. Даже если откажет. Я всегда буду здесь для него.

– Когда время придет, – сказала она, перевернув мою руку и задумчиво уставившись на мою ладонь. – Я хочу, чтобы ты дала ему и Льву кое-что очень важное. Кое-что, что я хочу, чтобы мы сделали вместе. Работа оплачиваемая, конечно. У нас мало времени. Это потребует от тебя твоих письменных навыков.

– Письменных?

– Ты же писатель, не так ли? – Она усмехнулась.

Я хочу быть им. Но не знаю, есть ли это во мне. Но лучше попытаться и потерпеть неудачу, чем не исполнить просьбу Розы.

– Что угодно, – подчеркнула я. – Я сделаю все для вас.

– Для этого потребуются письма туда и обратно. У нас не так много времени. Это будет большая работа. Это помешает твоей учебе? – Выражение ее лица стало мрачным.

– Все, что угодно. Все, что угодно. – Я зажмурилась и покачала головой. Черт с ней, с этой учебой. – Что еще? Расскажите мне. Пожалуйста. Я сделаю все.

– Моя последняя просьба несколько спорная, но тем не менее очень важная. Я хочу, чтобы ты сделала для меня кое-что важное, Луна. Кое-что, чего я не могу просить у своих сыновей по понятным причинам, но если это желание не будет выполнено, то это разобьет мне сердце.

Мое сердце сейчас взорвется. Я задержала дыхание.

– Я хочу, чтобы ты убедила Дина двигаться дальше. Он слишком молод, чтобы не испытать любви снова. Он слишком красивый, внутри и снаружи, чтобы его не любили. Я знаю своего мужа. Он хочет быть мучеником. Доказать, что ему важно, что я была… есть… я… – она кашлянула, ее голос напрягся, – …единственный человек для него. Но этого титула я никогда не требовала. Я знаю, что его любовь ко мне как большой взрыв. Но я не против, чтобы он обосновался на другой планете, в конце концов. Ему надо двигаться вперед, Луна.

Я ошеломленно моргнула. До сих пор я соглашалась делать вещи, которые зависели от меня. Я могу выполнить этот таинственный писательский проект, даже если мне придется провести кучу бессонных ночей и бросить учебу. Я соглашусь быть рядом с Найтом, даже если он унизит меня и будет сопротивляться моим попыткам исправить ситуацию. Но как я могу убедить своего крестного отца, лучшего друга моего папы, снова влюбиться после потери его жены?

Роза заметила сомнения на моем лице и поднесла мою руку к своему бьющемуся сердцу. Оно билось очень медленно, я почти не ощущала пульса.

– Это очень просто, на самом деле. Я знаю способ. Бери свой блокнот. Я собираюсь дать тебе все шаги того, как это произойдет.

Я достала блокнот и ручку в виде морского конька и начала писать.

* * *

– Ты идешь, святая Луна, и мне действительно все равно, что ты лучше бы содрала шкуру с живого слона. Дело в том, что надо заявление. – Дарья встряхнула пышные, светлые волосы и нанесла еще один слой блеска для губ перед моим зеркалом.

Новый год для меня ад, особенно когда он празднуется на крутой вечеринке.

Начнем с того, что я все еще шокирована присутствием Дарьи. В моем доме. В моей комнате. Мы с ней никогда не были близки. Я слишком стеснялась, чтобы попытаться; она слишком раздражалась на мои странности, чтобы понять. Мы достигли своего рода взаимопонимания, только когда она переехала, но я все равно крутилась около нее, как возле магического единорога: с равной смесью страха и уважения.