Он подошел ко мне и прошептал:

«Моя прекрасная Пандора!»

Он остановился совсем близко, но до меня не дотронулся.

«Ну пожалуйста», – прошептала я.

Я потянулась поцеловать его, но он отодвинулся. По комнатебыли расставлены лампы. Он держался в тени.

«Мариус, ну конечно, Мариус! А ты и на день не стал старше,чем в моем детстве. У тебя светится лицо, а глаза… Ах, какие у тебя красивыеглаза! Если бы я могла, то спела бы тебе хвалу под аккомпанемент лиры».

Флавий медленно удалился, забрав с собой расстроенныхдевушек. Он не издал ни звука.

«Пандора, – сказал Мариус, – хотелось бы мнеобнять тебя, но по определенным причинам я не могу это сделать, и ты не должнаприкасаться ко мне; дело не в том, что я не хочу, но я не тот, за кого ты меняпринимаешь. Во мне ты видишь не печать молодости; это настолько далеко отюношеских надежд, что я только начинаю понимать, какие меня ждут мучения».

Он внезапно отвел глаза. И поднял руку, прося о молчании итерпении.

«Там эта тварь, – сказала я. – Обгоревшийкровопийца».

«Не надо сейчас думать о снах, – резко произнесон. – Подумай о нашей молодости. Я полюбил тебя, когда ты была ещедесятилетней девочкой. Когда тебе исполнилось пятнадцать, я просил твоей руки утвоего отца».

«Да, правда? Он никогда мне не рассказывал!»

Он опять посмотрел в сторону. Покачал головой.«Обгоревший», – сказала я.

«Этого я и опасался. Он следовал за тобой от храма!! О,Мариус! Какой же ты глупец! Ты сыграл ему на руку. Но он не так хитер, какдумает».

«Мариус, это ты посылал мне сны?»

«Нет, что ты! Я сделаю все, что в моих силах, чтобы защититьтебя от меня самого».

«А от старых легенд?»

«Не делай поспешных выводов, Пандора. Я знаю, твояневероятная сообразительность сослужила тебе хорошую службу в истории с твоиммерзким братом Люцием и благородным легатом. Но не стоит слишком много думатьо… о снах. Сны ничего не значат, сны пройдут».

«Значит, сны исходят от него, от гнусного обгорелогоубийцы?»

«Не представляю себе! – сказал он. – Но не думайоб образах. Не засоряй ими свой разум».

«Он читает мысли, – сказала я, – совсем как ты».

«Да. Но ты можешь закрывать свои мысли. Это ментальныйфокус. Ты научишься. Сможешь ходить, заперев душу в металлическую шкатулку,лежащую у тебя в голове».

Я вдруг поняла, что он очень переживает. От него веялоневероятной печалью.

«Такого допускать нельзя!» – настаивал он.

«О чем ты, Мариус? Ты говоришь о женском голосе, ты…»

«Нет, помолчи».

«Не буду молчать! Я докопаюсь до правды!»

«Ты должна следовать моим указаниям!»

Он сделал шаг вперед, чтобы взять меня за руки, как мойотец, но передумал.

«Нет, это ты должен мне все рассказать», – сказала я.

Меня изумила белизна его кожи – идеально чистой, без единогопятнышка. Его глаза горели каким-то неестественным блеском. Нечеловеческим.

Только теперь я во всей красе разглядела его длинные волосы.Он действительно стал похож на своих предков – кельтов. Волосы доходили доплеч. Они отливали золотом, ярко-желтые, как кукуруза, и завивались мягкимиволнами.

«Ты посмотри на себя! – прошептала я. – Ты неживой человек!»

«Нет, это ты посмотри в последний раз, потому что тыуезжаешь!»

«Что? – сказала я. – В последний раз? О чем тыговоришь? Я только приехала, составила планы, освободилась от брата! Я никудане уезжаю. Ты хочешь сказать, что ты от меня уезжаешь?»

На его лице отразилось ужасное страдание, мужественная мольба,которой я никогда в мужчинах не встречала, даже в отце, который так быстродействовал в свои последние минуты в нашем римском доме, словно всего лишьотправлял меня на важную встречу.

Глаза Мариуса подернулись кровью! Это слезы – его глазамокры от слез! Нет! Это те же слезы, что и у великолепной царицы во сне,которая плакала, прикованная к трону, и запачкала себе щеки, горло и одежду.

Он попытался все отрицать. Он покачал головой, но понял, чтоменя уже не переубедить.

«Пандора, когда я увидел, что это ты, – сказалон, – когда ты пришла в храм, и я увидел, что это тебе снятся кровавыесны, я был вне себя. Я должен отправить тебя отсюда, подальше от опасностей».

Я отгородилась от его чар, от ауры его красоты. Я стала смотретьна него хладнокровным взглядом и, слушая его речи, отмечала все детали – отблеска глаз до манеры поведения и жестов.

«Тебе придется немедленно покинуть Антиохию, – сказалон. – Я останусь с тобой на ночь. Потом ты возьмешь с собой своего верногоФлавия и двух девушек – они честны, забирай их с собой – и в течение дняуспеешь уехать очень далеко, никто за тобой не проследит! Пока не говори, кудаты направишься. Все это ты сможешь обсудить в порту, утром. Денег у тебямного».

«Даже не мечтай, Мариус, я никуда не поеду! От кого именномне, по-твоему, нужно скрываться? От плачущей царицы на троне? Или отобгорелого бродяги? Первая вызывает меня на расстоянии многих миль, в открытомморе. Она предостерегает меня о брате-злодее. Со вторым я запросто расправлюсь.Я его не боюсь. Я знаю, что он из сна, я знаю, что его обожгло солнце, я самапришпилю его к стене на солнце. – Он молчал и покусывал губу. – Ясделаю это ради нее, ради царицы из сна».

«Пандора, я тебя умоляю».

«Бесполезно, – сказала я. – Ты думаешь, я такдалеко ехала, чтобы снова бежать? А голос женщины…»

«Откуда ты знаешь, что тебе снится именно царица? В этомгороде могут быть и другие мужчины или женщины, пьющие кровь. И всем им нужноодно и то же».

«А ты их боишься?»

«Я их ненавижу! Но я должен держаться от них подальше, чтобыони не получили того, что хотят».

«Ага, все ясно», – откликнулась я.

«Нет, не ясно!», – Мариус вдруг нахмурился. Такойяростный – само совершенство!

«Ты – один из них, Мариус. Ты невредим. Тебя не обожгло. Имнужна твоя кровь, чтобы исцелиться».

«Как тебе только в голову такое пришло?»

«В моем сне царицу называли Источником».