«О, много раз, однажды вечером он обсуждал при мне своиидеи, о которых так часто говорят, – что Империя не должна стремиться кдальнейшему расширению своих границ. Ей следует наводить порядок на собственнойтерритории».

«Значит, Цезарь Август все-таки так говорил!» – задумчивопроизнес легат.

«Он о вас заботился, – ответила я. – Сколько летвы сражаетесь? У вас есть жена?»

«О, как же мне хочется домой! – воскликнуллегат. – Теперь, когда пал мой полководец. Моя жена поседела, как и я. Я сней вижусь, когда езжу в Рим на парады».

«Да, при Республике обязательная служба длилась шесть лет, асейчас сколько нужно драться? Двенадцать лет? Двадцать? Но кто я такая, чтобыкритиковать Августа, которого я любила точно так же, как любила отца и покойныхбратьев?»

Люций видел, что происходит. Он заговорил, брызгая слюной:

«Трибун, прочтите мой указ о неприкосновенности! Прочтите!»

Легат выглядел раздраженным.

Мой брат постарался извлечь максимум из своих ораторскихспособностей, иными словами – самую малость:

«Она лжет. Она осужденная. Ее семья мертва. Меня призвалисвидетельствовать перед Сеяном, так как они пытались убить самого императораТиберия!»

«Вы обернулись против своей собственной семьи?» – спросиллегат.

«О, не утомляйтесь еще и из-за этого, – сказалая. – Этот человек изводит меня весь день. Он выяснил, что я здесь одна,женщина, наследница, и считает, что мы находимся на какой-то нецивилизованнойзаставе Империи, где без доказательств можно выдвинуть обвинение против дочерисенатора. Дорогой мой безумец, – повернулась я к брату, – обративнимание: Юлий Цезарь даровал Антиохии муниципальный статус меньше чем сто летназад. Здесь квартируют легионы, не так ли?»

Я посмотрела на легата, а тот в свою очередь смерил взглядоммоего дрожащего брата.

«Что это за указ о неприкосновенности? – спросилая. – На нем стоит имя Тиберия?»

Не успел Люций среагировать, как легат выхватил у негосвиток и протянул его мне. Чтобы развернуть документ, мне пришлось убрать рукус кинжала.

«А, Сеян из преторианской гвардии! Так я и знала. Наверное,император вообще об этом не подозревает. Трибун, а вы знаете, что дворцовыегвардейцы получают в полтора раза больше, чем легионеры? А теперь у нихпоявились делатории, наделенные правом обвинять людей в преступлениях за третьсобственности осужденного!»

Легат внимательно рассматривал моего брата, чьи недостаткипри свете проявились еще ярче: трусливая осанка, трясущиеся руки, бегающийвзгляд, растущее отчаяние, исказившее надутые губы. Я повернулась к Люцию.

«Сумасшедший, кем бы ты ни был, ты сознаешь, чего ты просишьу закаленного и мудрого римского воина? А если бы он поверил в твою ложь? Чтостало бы с ним, когда из Рима справились бы о моем местонахождении ираспоряжении моим состоянием?»

«Сир, эта женщина – предательница! – закричалЛюций. – Клянусь честью…»

«Какой еще честью?» – едва слышно спросил солдат, не сводя сЛюция глаз.

«Если бы в Риме так легко было бы расправиться со старымисемьями, как просит вас этот человек, зачем бы вдове Германика просить суда всенате?»

«Их всех казнили, – сказал мой брат самым торжественнымтоном, явно не замечая, какое впечатление производят его слова, – всех доодного, потому что они составили заговор против Тиберия, а мне даровали указ онеприкосновенности и право выезда за то, что я, как велел мне долг, донес наних делаториям и Сеяну, с которым говорил лично!»

Легат постепенно осознавал вероятные последствия.

«Господин, – обратилась я к Люцию, – у вас естьпри себе документ, удостоверяющий вашу личность?»

«Я в нем не нуждаюсь, – ответил Люций. – Тебя ждетсмерть».

«Как и вашего отца? – спросил легат, – как вашужену? У вас были дети?»

«Бросьте ее в тюрьму и напишите в Рим! – заявилЛюций. – Вот увидите, я говорю правду!»

«А где будешь ты, кто бы ты ни был, пока я сижу в тюрьме?Разграбишь мой дом?»

«Стерва! – вскричал Люций. – Вы что, не видите,что это все женские пакости, она просто отвлекает ваше внимание!»

Солдаты были шокированы, лицо легата выражало отвращение.Флавий приблизился ко мне.

«Офицер, – спросил Флавий с непоколебимымдостоинством, – что мне позволено сделать от имени моей госпожи противэтого ненормального?»

«Опять выражаетесь, господин, – строго сказала яЛюцию, – не испытывайте мое терпение».

Легат взял Люция за локоть. Правая рука Люция потянулась ккинжалу.

«Да кто вы такой? – спросил легат. – Один изделаториев? Вы говорите мне, что донесли на всю свою семью?»

«Трибун, – сказала я, самым нежным образом прикасаясь кего руке, – корни моего отца восходят к Ромулу и Рему. У нас чисто римскоепроисхождение. Моя мать тоже была дочерью сенатора. Этот человек говоритпрямо-таки… ужасные вещи».

«Похоже на то, – сказал легат, прищурившись,рассматривая Люция. – Где ваши друзья, ваши спутники? Где вы живете?»

«Не смейте ничего со мной делать!» – сказал Люций.

Легат взглянул на руку Люция, лежавшую на кинжале.

«Вы готовы обнажить против меня кинжал?» – спросил легат.Люций явно терял уверенность.

«Зачем вы приехали в Антиохию? – спросила я уЛюция. – Привезли яд, убивший Германика?»

«Арестуйте ее!» – заорал Люций.

«Нет, я сама в свои обвинения не верю. Даже Сеян не вложилбы орудие предательства в руки такого мелкого негодяя, как вы! Ну же, что у васимеется при себе, что связывало бы вас с этой семьей, с этим указом онеприкосновенности, вышедшим, по вашим словам, из-под пера Сеяна?»

Люций окончательно растерялся.

«У меня, безусловно, нет вещей, связывающих меня с вашимидикими, кровавыми сагами и легендами», – сказала я.

Легат перебил меня.

«Вас ничто не связывает с этим именем?»

Он взял у меня из рук указ о неприкосновенности.

«Абсолютно ничто, – сказала я, ничто, кроме этогобезумца, разглагольствующего об ужасах и пытающегося заставить мир поверить,что наш император потерял рассудок. Он один связывает меня со своим кровавымзаговором без свидетелей и улик и выкрикивает против меня оскорбления».

Легат свернул указ о неприкосновенности.