бой, в живых остались только трое. Девушка отвернулась и решительно зашагала прочь, она знала, что никогда больше сюда не вернётся.

Сам того не замечая, Асканий увлёкся действием на арене. Он никогда ранее не видел такого жестокого кровопролития. Сначала его удивило, с каким жаром все вокруг бранят и ругают бойцов. Асканий озирался по сторонам и с осуждением смотрел на разгорячённых людей. Но очень быстро он забыл обо всём и стал вести себя так же, как все окружающие. Правда, в отличие от многих он не ругал гладиаторов и не смеялся над их ошибками.

Победителем вышел один из ретиариев. Весь израненный и грязный, он, не обращая внимания на орущих зрителей, побрёл к распрядителям игр получать традиционный, не имеющий для него никакой ценности, подарок.

— Кассия ушла.

Вел вытянул шею и поискал девушку среди богачей.

— Точно, не видно. Может, отошла куда-нибудь и сейчас вернётся?

— Нет, — покачал головой Асканий. — Не вернётся. Видишь, её уличных рабов нет.

— Да и ладно! Разве без неё представление станет хуже? Отдыхай в своё удовольствие. Когда ещё такое сможешь увидеть?

Весёлость Вэла стала раздражать Аскания.

— Как можешь ты, бывший гладиатор, радоваться чужим смертям? Неужели тебе не жаль этих людей?

Улыбка сползла с лица Вэла.

— Видишь, арену посыпают свежим песком? Прячут кровь. Но отсюда её и так не видно. А когда стоишь там, внизу, кровь жжет пятки сквозь сандалии. Знаешь, сколько её там? А запах? Ни одна из этих курильниц не спасёт от него, когда тёплая, пахучая кровь брызжет тебе прямо в лицо! Знаешь, как я выжил? Хочешь узнать?

Вэл Сатис говорил громко, и многие уже прислушивались к нему.

— Хочу, — твёрдо ответил Асканий. Он понимал, что гнев бывшего гладиатора направлен не на него, и потому спокойно смотрел в колкие, ненавидящие глаза Вэла.

— Я забыл о смерти. О своей и чужой. Я думал только о жизни. И сейчас я радуюсь не тому, что одни из них убиты, а другие покалечены, а тому, что вот тот малый выжил… а ещё тому, что много лет назад я смог выбраться из этого кошмара, — Вэл взял себя в руки и постарался успокоиться. — Я тебе не говорил, что это первые бои, которые я смотрю со стороны, как зритель.

— Смотрите, это же Вэл Сатис!

— Точно!

— Привет тебе! Ты был отличным бойцом!

— Да он и сейчас хоть куда!

— Славься, отважный Вэл! — послышалось со всех сторон.

И тут на арену выпустили голодных тигров. Зрители засвистели и заулюлюкали, звери стали шарахаться из стороны в сторону, сталкиваясь и огрызаясь. Начали завязываться короткие стычки. Но публика понимала — должно ещё что-то произойти. И, правда, распахнулись другие двери, и появились визжащие кабаны. Хищники забыли друг о друге и напряглись в предвкушении лёгкой добычи, они не ожидали, что кабаны будут так отчаянно сопротивляться, и ни одна полосатая шкура не останется без глубоких ран, оставленных клыками. Но конец схватки был предопределён раскладом сил: тигров было больше, чем кабанов, и голодные хищники стали драться между собой за куски свеженины. А что дальше? Никто не заметил, в какой момент на арене появились медведи, по два на каждого тигра. Огромные, матерые звери, видимо, всю жизнь питались только мясом, но в последние дни сидели на голодном пайке. Их грозный рык послужил сигналом для новой, более жестокой и кровопролитной схватки, в которой не выжил ни один полосатый зверь. Несколько минут медведи спокойно ели, не обращая внимания друг на друга. Но прозвучавший гонг оторвал их от туш кабанов и тигров, они подняли окровавленные морды и осмотрелись. Асканий подумал, что, видимо, этот звук всегда предшествовал кормёшке медведей.

— Сейчас пойдут гладиаторы, — проговорил Вэл.

Семеро бойцов стояли, сбившись в кучу. Их вооружение было минимальным — только ножи, а сила и размеры медведей внушали ужас даже зрителям, сидящим в безопасности. С боков и лап медведей свисали клочья разодранной шкуры, но они не замечали таких мелких повреждений. Было понятно, что устроители преднамеренно жертвовали бойцами, и дали им ножи только для того, чтобы их смерть не выглядела элементарным убийством, и не была слишком лёгкой. Асканий высказал эти предположения другу, тот кивнул и добавил:

— Гладиаторы, которых ты видишь, бесперспективны: слабы физически или трусливы. Продать их невозможно — никто не купит, кормить — накладно. Вот и делают из них жертв. Они обречены. Правда, если кому-то повезёт, то его могут и отпустить.

Асканий начал закипать.

— Но почему они выходят, если знают, что умрут?

— Что? — Вэл не услышал вопроса. Так как в этот момент медведь метнулся к ближайшему человеку и буквально разорвал его на части. Амфитеатр взревел от ужаса и восторга.

Асканий потянул подскочившего Вэла за тунику и попытался усадить рядом с собой. Он чувствовал неприязнь ко всем, кто наблюдал за беспредельной жестокостью, творящейся на арене. Мужчины и женщины, юноши и девушки ели, пили, любезничали друг с другом, в то время когда у них на глазах умирали такие же, как они, люди. Вокруг Аскания, не смолкая, ревела толпа. По тому, как гул усиливался, юноша догадывался, что очередной боец умер в лапах зверей.

— Тебе что, не интересно? — Вэлу приходилось орать прямо в ухо Асканию, чтобы тот смог его услышать.

— А неужели тебе интересно? Их убивают, а они даже не могут дать стоящий отпор… всем это нравится, даже тебе! Ведь ты сам мог оказаться на их месте…

— Не мог! Я всегда был хорошим бойцом. Меня берегли!

— Значит, если ты силён и ловок, то можешь жить, а если слаб и труслив, то обязан умереть?

— Асканий, не кипятись! Это — РИМ! Это его порядки. И не тебе или мне их менять! Это — система, которая существует века, и она будет существовать, пока угодна богам!

— Богам? Боги, почему вы так хладнокровно наблюдаете за всем этим кошмаром? А может быть, у вас самих он вызывает интерес?

Рёв толпы изменился.

— Чему все удивляются? — Вэл и Асканий не успели встать, как часть навеса над их головами поднялась вверх. Скорее всего, оборвались канаты, которыми полог был прикреплён к стене амфитеатра. Освободившись от сильного напряжения, парус взметнулся ввысь, затем медленно стал опускаться, постепенно открывая солнцу ряд за рядом. Сидя пока в тени, Асканий смотрел на полотнище, забыв о происходящем на арене. Парус опускался всё ниже, ниже и… солнце впилось в его лицо миллионами огненных игл.

Асканий зажмурился.

Но даже сквозь плотно сжатые веки он видел красный, всепроникающий свет…

— О Атон! Ты сияешь прекрасно на