– Джона, – говорит Молли, закрывая ноутбук, – это Рики Францель. Вернее, Эрика, – поправляется она, мотнув головой. – Я слышала, ты теперь не любишь, когда тебя называют Рики. Так вот, Эрика – дочь капитана, моя лучшая подруга. Помнишь, я тебе рассказывала?

Лучшая подруга? Это же было сто лет назад! Сейчас мы едва знакомы. Меня снова охватывает чувство вины.

– Привет, Джона, – говорю я, протягивая руку.

Парень жмет ее, издав какой-то гортанный звук. Кейт мне говорила: он только начинает заново осваивать речь.

– Мои дети все о тебе знают, – продолжает Молли. – Помнишь, Джона? Эрика продает дома в Нью-Йорке. У нее две девочки на несколько лет старше… – Она в ужасе замолкает и смотрит на меня. – Боже мой! Эрика! Мне так жаль Кристен! Ты как? Держишься?

– Да, все нормально, – говорю я, чувствуя, что в голосе слышатся слезы.

Пытаюсь улыбнуться Джоне, но губы не слушаются. Нет, для слез сейчас неподходящее время. У этих людей свое горе, и я пришла сюда поддержать их.

– Цветы, которые ты прислала, были очень красивые, – говорю я Молли. – Спасибо.

– Жаль, что я не смогла приехать на похороны.

– Перестань. Я тоже к тебе не приехала, когда было нужно. Даже не позвонила. Повела себя не как друг. Пожалуйста, прости меня.

Молли машет рукой:

– У тебя свои проблемы поважнее.

– Я и сама так думала. Но, похоже, я опять перепутала то, что важно, с тем, что имеет значение. – С улыбкой приподнимаю пакет. – Кто хочет мороженого?

– Уррра!

Обернувшись на этот возглас, вижу девочку, сидящую с учебником в соседней комнате – столовой. Это, видимо, семилетняя Саманта. Кейт говорила, что она тяжело переживает произошедшее с братом.

– Вы с Самантой давненько не виделись, – говорит Молли, подводя девочку ко мне и приглаживая вихор у нее на головке. – Последние несколько месяцев мы с ней учились дома, но она уже почти готова вернуться в школу. Правда, Саманта?

– Можно мне мороженого, мама?

– Прибережем на десерт, – отвечает Молли и, повернувшись ко мне, говорит: – Это так мило, Рик… то есть Эрика. У тебя всегда было доброе сердце. – Она подходит к полке возле телевизора и берет картинку в рамке. – Этот набросок ты подарила мне, когда умер дедушка.

Смотрю на рисунок: моя подружка и ее дед сидят на старой скамейке-качелях.

– Я очень берегу его, – говорит Молли и, вернув рамку на место, указывает на пакет с мороженым. – Уберу в морозилку.

Она уходит на кухню, а я поворачиваюсь к мальчику в кресле. В его глазах – отчаянное желание вырваться из клетки беспомощности. Сажусь перед ним на корточки, достав из второго пакета змея:

– Джона, я очень тебе сочувствую. Это для тебя. Моя мама считала, что, когда держишь змея за веревочку, невозможно не улыбаться.

Взгляд парня становится мягче, и он берет мой подарок. Но через секунду, покачав головой, возвращает его мне. У меня обрывается сердце.

– Не нравится?

Конечно, Джоне не нужен этот дурацкий змей. Он же не маленький!

– Что такое, милый? – вмешивается Молли, вернувшись из кухни. – Эрика принесла тебе змея. Разве не чудесно?

Джона открывает рот и, прилагая огромные усилия, произносит:

– Вы, – он смотрит на меня, – улыбайтесь. Вам нужно.

У меня из глаз катятся слезы. Мальчик знает о Кристен. В свои четырнадцать лет он столько пережил, но все равно считает, будто жалеть надо не его, а меня. Почувствовав на себе взгляд Саманты, сидящей на своем месте за столом, кладу руку парню на плечо:

– Если ты не против, давай отдадим змея твоей сестренке.

Из столовой доносится радостный визг.

Через пять минут мы с Самантой уже пытаемся запустить змея в крошечном садике Молли, а Джона наблюдает за нами со своего кресла. Змей то взмывает, то падает, но я не сдаюсь. При новом порыве ветра я кричу девочке:

– Беги!

Она несется через газон и как раз успевает освободить змея. Ветер мгновенно подхватывает его, а я быстро-быстро разматываю веревку, чувствуя радость, бурлящую внутри. Сэмми весело вскрикивает. У себя за спиной я слышу ободряющие возгласы Молли. Джона улыбается во весь рот. Подхожу и протягиваю ему веревку.

– Сейчас помогу, – говорит девочка, вкладывая катушку в руки брата. – Ух ты! Глядите на него!

Змей взлетает, потом ныряет вниз, потом поднимается в синее небо еще выше прежнего. Моя мама оказалась права. Сейчас, запуская эту дурацкую штуковину вместе со своей лучшей подругой и двумя ее детьми, я действительно не могу не улыбаться.

На обратном пути к дому сестры я чувствую такую легкость, какой не испытывала уже несколько месяцев. Думаю об Энни, которая так любила запускать змеев. Когда она вернется, мы обязательно сходим в парк. Она подумает, что это глупо, но я скажу ей: «Считаешь, что ты уже слишком взрослая? Чепуха! Давай проверим, сможешь ли ты сдержать улыбку!»

Переходя улицу, я спрашиваю себя, чем сейчас занята моя девочка. В Париже – восемь. Может, она ужинает. Или купает Олив. Или скучает по мне. Но Энни попросила, чтобы я на некоторое время предоставила ей полную самостоятельность, и я уважаю эту ее просьбу.

Не позвонить ли еще раз Брайану? Нет, от него никакого толку. Никаких подробностей он не знает. Говорит только, что с Энни все вроде бы в порядке, в Париже дождливо, профессор – приятный человек… Профессор! Точно! Вот кто мне поможет! Том Барретт расскажет мне о моей дочери, если, конечно, захочет. Мне до сих пор неловко из-за того, что в четверг, когда он позвонил, я с ним не поговорила. Удобно ли перезванивать сейчас, через три дня?

Достаю из сумочки телефон и набираю номер. Начинаются гудки. В висках у меня стучит.

– Том Барретт.

– Здравствуйте, Том. Это Эрика Блэр, мама Энни. – На случай если он принял меня за сумасшедшую наседку, я заранее оправдываюсь: – Надеюсь, это ничего, что я вам звоню? Если, на ваш взгляд, я позволяю себе лишнее, пожалуйста, скажите. Может, наводить справки об Энни тайком не совсем красиво, но я просто хочу знать, все ли с ней в порядке. Мой муж… бывший муж почти ничего мне не говорит.

– Никаких проблем, – отвечает Том. – У меня тоже есть ребенок, вы ведь помните? Я понимаю, каково это, когда от тебя отгораживаются.

Его сочный голос звучит мягко, по-доброму. Прикрываю глаза, облегченно вздохнув.

– Как она?

– Лучше. Спасибо вам за совет. Теперь я слежу за тем, чтобы ее усилия не оставались без похвалы.

Улыбаюсь, не спеша идя по тротуару. Мимо проезжает лошадь, запряженная в повозку. Махнув рукой вознице, сворачиваю на узкую дорожку, ведущую на юг.

– Спасибо. Наверняка Энни очень довольна.