– Мне очень жаль. Я не знал.

– Ничего, нормально. Все равно эта фирма была тупиком. А как у тебя, тебе-то повезло с поисками работы?

– В некотором роде. Я нашел место в некоммерческой организации, так что буду тянуть лямку на государственной службе, чтобы скостить большую часть долга.

– В течение десяти лет?

– Так считается. Но мой план – промучиться там года три-четыре, чтобы заткнуть пасть этим акулам, а потом слинять на сторону и найти настоящую работу. Рано или поздно рынок труда повернется в благоприятном направлении.

– Ты что, в самом деле в это веришь?

– Я не знаю, во что верить, но что-то же надо делать.

– Но до этого тебе, конечно, надо сдать адвокатский экзамен.

– Знаешь, что я думаю об адвокатском экзамене, Марк? В прошлом году половина выпускников Фогги-Боттом его сдала, половина провалила. Я надеюсь оказаться в первой половине, и если буду вкалывать как положено, то смогу его сдать. Смотрю я на наших студентов, бо́льшая их часть – дебилы, но я не из их числа. И ты тоже, Марк. Ты чертовски способный и работы не боишься.

– Как я уже сказал, у меня проблемы с мотивацией.

– Тогда какой план у тебя?

– У меня нет плана. Я плыву по течению. Наверное, в конце концов вернусь в Школу, хотя у меня от одной мысли об этом с души воротит. Может, возьму академический на семестр, потом догоню. Не знаю.

– Нельзя этого делать, Марк. Если ты бросишь учебу, акулы внесут тебя в список неплатежеспособных должников.

– Думаю, я уже в этом списке. Смотрю я на свою итоговую выписку о сумме долга и вижу, что она составляет четверть миллиона, при отсутствии какой-либо реальной перспективы найти работу. Для меня это и означает неплатежеспособность. Ну и какого черта мне до этого? Они могут подать на меня в суд, но не убьют же. В прошлом году миллион студентов попали в список неплатежеспособных, и, насколько я знаю, они до сих пор ходят, живут и дышат.

– Я знаю, знаю. Читал их блоги. – Оба приложились к своим кружкам и посмотрели на себя в зеркало, висевшее над рядами бутылок за стойкой.

– Где ты сейчас живешь? – спросил Уилсон.

– Выслеживаешь меня?

– Нет. Просто я заходил к тебе, и твой сосед сказал, что ты съехал. Так же, как Тодд. Ты с ним видишься? Он больше не работает в баре.

– В последнее время – нет. Думаю, он вернулся в Балтимор.

– То есть бросил учебу?

– Не знаю, Уилсон. Он что-то говорил насчет перерыва. Полагаю, он в еще большем раздрае, чем я. Они с Горди были особенно близки.

– Он не отвечает на звонки.

– Ну, вы же с ним не самые лучшие друзья.

– Это уже позади. Черт, Марк, я волнуюсь, понимаешь? Вы мои друзья, и вдруг вы просто исчезаете.

– Спасибо, Уилсон, я тронут. Но у меня все в конце концов образуется. Вот насчет Тодда не уверен.

– А Зола?

– Что – Зола?

– Она ведь тоже пропала. Никто ее не видел в последнее время. И она тоже съехала с квартиры.

– Я иногда разговариваю с ней, она в ужасном состоянии. Ведь Зола была последней, кто видел Горди живым, и она очень тяжело это переживает. А кроме всего прочего, ее родителей могут вот-вот выслать в Сенегал. Она очень плоха.

– Бедная девочка. Было глупостью со стороны Горди связаться с ней.

– Возможно. Не знаю. Да теперь это уже и не важно.

Долгое время они тянули пиво молча. В зеркале за барной стойкой Марк заметил знакомое лицо в дальнем конце зала. Приятное лицо, которое он впервые увидел в зале суда. Хедли Кавинесс, помощница прокурора, того, который предъявлял обвинение Бенсону Тейперу. Они встретились взглядами, и она отвела глаза.

Уилсон посмотрел на часы и сказал:

– Слушай, все это слишком печально. Мне нужно бежать. Не пропадай, пожалуйста, Марк, и если тебе понадобится моя помощь – дай знать. Хорошо?

Он допил пиво и положил на стойку десятидолларовую бумажку.

– Обязательно, Уилсон. Спасибо.

Уилсон встал, похлопал Марка по плечу и ушел. Марк взглянул в зеркало и увидел, что Хедли сидит в компании трех других молодых женщин и все они получают удовольствие от напитков и беседы. Они снова встретились взглядами и несколько секунд не отводили глаз друг от друга.

Полчаса спустя девушки собрались уходить и начали расплачиваться. Когда они ушли, Хэдли, сделав круг, подошла к барной стойке.

– Кого-то ждете? – спросила она.

– Да, вас, – ответил Марк. – Присаживайтесь.

Она протянула ему руку и представилась:

– Хэдли Кавинесс, десятое управление прокуратуры.

Он пожал ее руку:

– Я знаю. Марк Апшо. Могу я вас угостить?

Хэдли села на табурет и ответила:

– Конечно.

Марк жестом подозвал бармена и спросил у Хэдли:

– Что будете пить?

– Шардоне.

– А я выпью еще пива.

Бармен отошел выполнить заказ, а они повернулись друг к другу.

– Что-то вас в последнее время не видно, – заметила она.

– Да нет, я бываю в суде каждый день.

– Вы давно живете в городе?

– Года два. Работал в фирме, но устал от этой скучной рутины. Теперь работаю на себя и вполне доволен. А вы?

– Я первый год работаю в прокуратуре, поэтому меня и сунули в транспортный суд. Скучно. Работа невеселая, но могу выплачивать долги. Где вы учились?

– В Делавэре. Потом переехал в большой город, чтобы сменить обстановку. А вы?

Марк надеялся, она не скажет, что училась в Фогги-Боттом.

– Последний курс колледжа и юридическая школа – в Кентукки. Я приехала сюда искать работу на Капитолийском холме, но не получилось. Еще повезло, что меня взяли в прокуратуру. Надеюсь, что это временно.

Принесли напитки. Они чокнулись, сказали: «Ваше здоровье» – и отпили.

– Так что же дальше?

– Кто знает, что может быть дальше в этом городе? Слежу за рынком труда, ищу новые вакансии – как и тысячи других. Сейчас не самая благоприятная ситуация для тех, кто ищет работу.

Да уж, подумал Марк. Ты бы потолкалась среди выпускников Фогги-Боттом. А вслух произнес:

– Да, я слышал.

– А что у вас? Только не говорите, что собираетесь сделать карьеру, защищая пьяных водителей.

Марк рассмеялся, словно это было забавно.

– Нет, конечно. У меня есть партнер, и мы собираемся заняться делами о нанесении личного вреда.

– Вы бы хорошо смотрелись на рекламном щите.