В современном западном мире мы больше не опасаемся ночного нападения саблезубых тигров, однако в темноте продолжаем чувствовать себя неуютно. «Спустя тысячелетия, — пишет Энни Диллард, — темнота по-прежнему чужда нам, испуганным инопланетянам во вражеском лагере, которые для храбрости скрещивают руки на груди». Темнота неоднократно вызывала у меня тревогу. Когда в детстве я играл в «сардинки»[74] и с замирающим сердцем прятался в углу отцовского шкафа. Когда путешествовал по австралийскому бушу и выходил ночью в туалет без фонарика, воображая себе стаи динго. Когда после урагана «Сэнди» я бродил по Нижнему Манхэттену: передо мной квартал за кварталом вырастали обесточенные здания, и при виде всего этого волосы на загривке вставали дыбом. Но всё же это не была кромешная темнота; всегда было что-то нарушающее ее торжество: лучик света из замочной скважины или сияние звезд на небе. В таких случаях глаз непременно привыкнет к происходящему, сетчатка глаза всегда будет воспринимать фотоны. Но не под землей. Во мрак пещеры не проникает ни один фотон. Здесь обитель плотной, древней, ветхозаветной тьмы.

И теперь я ощущал, как мысли, подобно дождевым червям, устремлялись внутрь моего тела, вгрызаясь в его архитектуру. С меня словно снимали внешнюю оболочку, выворачивали наизнанку. Я чувствовал ритмичные сокращения сердца, раздувание легких внутри грудной клетки, открытие и закрытие небного язычка. В отсутствие зрения другие органы чувств активно работали. Шум ручья, который я едва слышал на входе, сейчас гремел по всей пещере, и грохот этот рассыпался на тысячу осколков. Запахи — грязь, сырой известняк — сгустились так, что я почти ощущал их кожей. Я пробовал пещеру на вкус. Когда с потолка мне на лоб упала капля воды, я чуть не выпрыгнул из спального мешка.

ПЕРВЫЕ ИССЛЕДОВАНИЯ сенсорной депривации возникли после засекреченного военного эксперимента по контролю сознания, проведенного во время «холодной войны». В начале 1950-х годов шуму наделала съемка, сделанная в Корее: кадры запечатлели, как американские военнопленные отрекаются от капитализма и превозносят ценности коммунизма. ЦРУ, полагая, что разум солдат подвергся воздействию, немедленно запустили исследование, посвященное техникам контроля сознания — проект «Блюбёрд». В состав команды исследователей был включен психолог по имени Дональд Хебб, предложивший экспериментально изучить процесс, который он называл «сенсорная изоляция».

Контроль над сознанием как таковой не очень интересовал Хебба; его уже долго занимала более конкретная тема: реакция головного мозга на отсутствие раздражителей. Так, он много размышлял над сводками о пилотах Королевских ВВС, которые, пролетев много часов в одиночестве и глядя на один и тот же горизонт, вдруг безо всякой на то причины теряли управление и терпели крушение. О моряках, которым после продолжительного обозрения неподвижного морского горизонта чудились необычные видения. Об инуитах, которые не ходят рыбачить в одиночку, поскольку знают: в отсутствие контакта с другим человеком, без зрительных стимулов в арктической снежной пустыне, у любого может наступить дезориентация: человек просто уплывает в море и не возвращается. Исследуя неврологическую реакцию на изоляцию, Хебб надеялся найти ответы на вопросы о структуре головного мозга.

Для проекта Х-38 Хебб соорудил конструкцию из комнат 4 × 6 × 8 футов[75] каждая, оборудованных кондиционером и звукоизоляцией. Затем он нанял добровольцев, которым платил двадцать долларов в день, чтобы они лежали в комнатах. Испытуемые подвергались перцептивной изоляции. Они носили пластиковые защитные очки с матовыми стеклами, что препятствовало «пространственному зрению». Для снижения тактильной стимуляции предназначались хлопковые перчатки и «футляры» от локтя до кончиков пальцев. На уши надевалась П-образная подушка из поролона. Комнаты снабжались окнами для наблюдения и переговорным устройством, чтобы команда исследователей могла общаться с подопытными. Хебб просил добровольцев оставаться в комнатах так долго, как они могут.

Изначально ученый относился к проекту Х-38 довольно беспечно и шутил, что худшим в процессе изоляции для подопытных будет приготовленная в лаборатории пища. Однако, получив первые результаты, он был поражен: дезориентация подопытных превосходила все самые смелые его представления. Один из добровольцев по завершении исследования выехал с парковки лаборатории и разбил машину. В нескольких случаях, когда подопытные делали паузу и шли, например, в туалет, они терялись и звали на помощь одного из исследователей, чтобы он их сориентировал.

Но самое поразительное состояло в том, что люди начинали галлюцинировать. Проведя всего несколько часов в изоляции, почти все подопытные видели и ощущали то, чего не было в комнате. Сначала это были пульсирующие точки и простые геометрические орнаменты, которые превращались в сложные образы, перемещающиеся по комнате, а затем развивались в причудливые связные сцены, разворачивающиеся на глазах у подопытных, — «сны наяву», как охарактеризовал это один из участников. Кое-кто из испытуемых описывал увиденный им парад белок, «целеустремленно» марширующих по заснеженному полю, обутых в снегоступы, с рюкзаками на плечах. Другой рассказывал о пожилом человеке в металлической каске, который ехал по дороге в ванне. Имели место и более серьезные случаи: так, один доброволец со стороны увидел себя в комнате; он и его видение сливались воедино, и вот он уже не мог различить, где он, а где галлюцинация. «Одно дело, — писал Хебб, — слышать новости о том, что китайцы промывают пленникам мозги на другой стороне земного шара; совсем другое — обнаружить в своей собственной лаборатории, что стоит лишить здорового университетского студента привычных зрительных образов, звуков, телесного контакта на несколько дней, и это потрясет его до самых основ, даже грозит разрушить его личность».

В наши дни неврологический механизм, стоящий за этими реакциями, более или менее изучен. В любой отдельно взятый момент в наш головной мозг поступает лавина сенсорной информации: визуальной, акустической, тактильной и т. д. Мы настолько привыкли к этому потоку данных, что, когда он по какой-то причине обрывается, наш мозг начинает самостоятельно создавать для себя раздражители. Он использует малейший сигнал, идущий от зрительной коры, чтобы на основе собственных паттернов активности совместить его с образами, хранящимися в памяти, и самостоятельно создать картины столь же яркие, сколь и оторванные от реальности. Во время одного особенно продуктивного эксперимента в 2007 году сотрудники Института нейробиологии имени Макса Планка во Франкфурте-на-Майне работали совместно с немецкой художницей по имени Мариетта Шварц; она согласилась провести двадцать два дня с повязкой на глазах. «Исследование слепоты», как назвала его Шварц, было частью более масштабного арт-проекта «Знание о пространстве», который включал также интервью с незрячими людьми; в рамках мероприятия беседовали о восприятии, образе, пространстве и искусстве. Находясь в лаборатории с повязкой на глазах, Шварц в режиме реального времени записывала на диктофон подробнейший дневник, фиксируя всё, что происходило в ее сознании. Она сообщала о череде галлюцинаций, в которых ей являлись замысловатые абстрактные модели — например, яркие амебы, желтые облака, образы животных. В это время ученые при помощи фМРТ (функциональной магнитно-резонансной томографии, отслеживающей изменения кровотока в головном мозге) наблюдали за неврологическими процессами, сопровождающими видения. Несмотря на полное отсутствие визуальной информации, зрительная кора у Шварц светилась как фонарь — точно так же, как если бы на глазах художницы не было повязки.