Пиликнул телефон. Еще одно сообщение от Джона. «Ты где? Я волнуюсь. Пожалуйста, позвони». Он звонил дважды. Отправил пять сообщений. Она игнорировала звонки и не ответила ни на одно из его сообщений.

По плечам пробежала дрожь, и Лили прижала ладонь к груди. Сердце как будто пыталось пробиться наружу. Она представила себя: окровавленную и развороченную, с щупальцеобразными руками и жуткими кроваво-красными кулаками, колотящими, колотящими и колотящими по груди. Во рту пересохло, а на языке остался кислый привкус. Схватив полупустую бутылку «Эвиан», она залпом выпила застоявшуюся воду. Она вышла из машины и на неверных ногах поспешила в крытый соломой коттедж.

Дверь открыла Клара. Лили сразу ее узнала. Единственная полная девочка в классе Грега.

— Здравствуйте.

— Привет, я мама Грегори Вудса. Могу я войти?

Клара кивнула и отошла, пропуская Лили в коттедж. Лили подумала, где ее родители и как странно, что они позволяют семилетней дочери открывать дверь, когда она одна дома, но едва дойдя до коридора, услышала ритмичный стук в комнате наверху.

Девочка проследила за ее взглядом.

— Мама с папой возятся. Они всегда возятся по субботам. Они скоро спустятся. Они возятся недолго.

Чувствуя тошноту, Лили улыбнулась девочке и прошла следом за ней в маленькую темную гостиную. В воздухе стоял неприятный запах благотворительного магазина. Клара села на колени перед журнальным столиком и продолжила расставлять своих Маленьких Пони ровным рядом. Время от времени она тянулась к розовой миске с шоколадными драже.

— На самом деле мне надо поговорить с тобой, — сказала Лили.

Она до сих пор слышала Клариных родителей наверху. Услышав женский крик, она подумала, оргазм ли это. Скривилась.

Клара посмотрела на нее. У нее такие милые, невинные глаза. Невинные, как у Грега. И у Ханны. Нетронутые злом — до сегодняшнего дня.

— Ты писала Грегу письмо?

Клара съела еще шоколадных драже.

— Нет. Он не нравится никому в классе, кроме Авроры. И миссис Эдвардс, и мисс Миллс. Мальчики его задирают, а девочки считают странным.

Лили подождала, пока пройдет острая боль в груди, прежде чем сказать:

— Ты уверена? Никто не передавал ему записку? Даже гадкую?

— Нет.

По лестнице загремели шаги. В дверном проеме появилась взбудораженная женщина, разрумянившаяся после секса.

— Что вы делаете в моем доме? — задыхаясь, проговорила она и на следующем вдохе крикнула: — Райан!

Еще шаги на лестнице.

— Все хорошо, мамочка. Это мама Грега.

— Простите, — сказала Лили, когда появился огромный краснолицый мужчина. — Клара открыла дверь, а вы были заняты…

Мужчина прочистил горло и задрал подбородок.

— Чего вы хотите?

— Мои дети пропали. Я хотела узнать, может Клара их видела?

— Ты видела? — хором спросили родители, глядя на дочь.

Клара покачала головой и вернула внимание к последним шоколадным драже.

— Ну вот, узнали, — холодно сказала женщина. — Я вас провожу.

Она захлопнула дверь за спиной Лили. Лили полными слез глазами пялилась на свою машину, мысленно встряхнула себя и поспешила прочь от коттеджа. Почему-то ей казалось, что в таком симпатичном доме живут приятные люди. Какая глупость. Нельзя судить книгу по обложке и уж точно нельзя судить людей по их дому.

21 год

май 2002 года

Еженедельное собрание проходило в гостиной Дядюшки Спасителя и началось ровно в четыре часа дня. Любовь попыталась оживить монохромную комнату яркими покрывалами и подушечками, но еще было над чем поработать. Любови нравился белый цвет за чистоту и невинность, которые он олицетворяет, но цвет — это жизнь, мантра, которую она пыталась отразить в своей одежде. Сегодня она надела желтое хлопковое платье, травянисто-зеленый кардиган, который связала сама, и окрашенная свеклой лента для волос — редкий подарок от мамы.

Большой стол занимал левую половину пустого пространства, обеспечивая достаточно места для пятерых самых доверенных членов общины. В комнате пахло четырьмя свежеиспеченными яблочными маффинами, лежащими в центре стола. Свой Любовь уже съела.

— Она еще не привыкла. Ей надо больше времени, — сказала Милость.

Усердие фыркнул, а Благородство поднял глаза к потолку.

— Больше времени? Мама, она живет тут пять лет. Она перестала отдавать целый год назад. Сколько, по-твоему, времени ей нужно?

Любовь посмотрела на мать. За последние годы та сильно постарела. В волосах появилась седина, а лоб прорезали глубокие морщины.

— Согласен, — сказал Дядюшка Спаситель, положив ладонь на круглый живот Любви, — мы вложили достаточно времени и энергии. Пора ее отпустить.

— Я боюсь того, что с ней станет, — сказала Милость, обращаясь больше к Любви, чем к другим. — Она еще ребенок. Грустная, растерянная маленькая девочка. Если мы…

— Ей придется найти свой путь, — сказал Усердие.

Мама опустила взгляд в стол. Она никогда не смотрела ему в глаза. С той самой ночи. Они с Верностью больше не разговаривали, что очень радовало Любовь. Верность опасна. Она несчастна из-за своей ситуации с Усердием, и это несчастье передалось маме. В попытке утешить Верность Любовь пригрозила Усердию, что если она когда-нибудь увидит у Верности синяк, то расскажет Спасителю про его попытку изнасиловать Благочестие. Насколько ей известно, больше он и пальцем ее не тронул, но женщина все равно бродит по ферме, словно потерявшийся ягненок. Иногда Любови самой хотелось дать ей пощечину, но она сдерживалась. Она хочет помочь своему мужу создать гармоничную, счастливую общину, члены которой чувствуют себя в безопасности и любимыми. Любой разлад нарушит это равновесие и повлияет на общие шансы достичь полного просветления и получить вечную жизнь. Вот почему важно отпустить одиннадцатилетнюю дающую.

Спаситель покачал головой, впившись взглядом в маму.

— Милость, послушай меня внимательно. Вчера ночью она пыталась сбежать. И это не в первый раз. Она здесь несчастна, и она больше не чистая. Мы пытались научить ее нашим правилам и показать ей перспективы, но девочка просто не может адаптироваться. Она не позволяет себе принять нас, так что остается только один выбор. Освободить ее.

— Как? Куда?

Благородство поймал взгляд Спасителя.

— Это тебя не касается, — сказал Спаситель. — Просто знай, что мы оставим ее достаточно далеко отсюда, чтобы никто не связал ее с нами.

Любовь кивнула и накрыла ладонью руку матери. Она была ледяной.

— Да, мама. Не волнуйся. Это правда к лучшему. Она наконец успокоится.