Милость перевела взгляд со Спасителя на Благородство, потом на Усердие и остановилась на Любви. Ее глаза покраснели. Губы дрожали. Выдернув руку, она сказала:

— Что бы я ни сказала, это не изменит вашего решения, так что какой смысл? Я знаю, что вы мне врете. Вы не собираетесь ее отпускать. Вы собираетесь убить эту маленькую девочку и бросить ее тело далеко отсюда. Самое грустное, что вы убедили себя, будто оказываете ей услугу, но говорю вам: вы планируете самое нечистое, что только может быть. Убийство не освободит ее. Оно освободит вас от ответственности заботиться о ней, ни больше ни меньше.

Усердие стиснул кулаки. Его желваки заходили, как мясорубка.

Все взгляды обратились к Спасителю. Любовь чувствовала себя непривычно. Мама никогда не высказывалась так. Словно чувствуя ее сосредоточенность, ребенок в животе начал пинаться и пихаться, словно демон.

— Ты ошибаешься, — сказал Спаситель сквозь зубы. — Мы не собираемся ее убивать. Поверить не могу, что ты могла подумать, будто я допущу что-то подобное.

Милость хмыкнула.

— Говорите себе что хотите. Я знаю, что вы собираетесь сделать с этой невинной маленькой девочкой. С ребенком, который изначально не выбирал присоединиться к нам.

— Мама…

— А ты, — выплюнула мама, ткнув пальцем в лицо Любови, — ты позволишь этому случиться. Ты можешь это остановить, но не станешь, верно?

Любовь посмотрела на Спасителя. Казалось, он вот-вот расплачется. Она и сама была близка к слезам более, чем когда-либо. Она думала, что мама изменилась, что она полностью верна делу, но она ошибалась. Милость такая же плохая, как Смирение. Последние пять лет оказались ложью.

Спаситель вздохнул.

— Если ты выбрала не верить нам, это твое дело, Милость. Мне очень жаль, что ты так чувствуешь. Я… мы сделали все, что в наших силах, чтобы принять тебя в свой круг, и такое твое отношение вызывает у меня…

— Тошноту, — сказала Любовь и встала, опираясь на стол.

Мама сделала то же. Пристально глядя на Любовь, она сказала тихим, дрожащим голосом:

— Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь. Очень надеюсь.

Любовь открыла было рот, чтобы ответить, но мама развернулась и, хромая, вышла из комнаты.

Любовь бросилась за ней. На крыльце, она сжала ее руку.

— Что с тобой не так?

Милость рассмеялась:

— Со мной?

— Да, с тобой. Я думала, ты с нами. Что ты понимаешь…

Милость сжала ладони Любови и пытливо взглянула ей в глаза.

— Любовь, ты правда веришь, что найдешь способ жить вечно? Ты правда думаешь, что это возможно?

Любовь вырвала руки и уставилась на маму, лишившись дара речи, так сильно разозлившись, что ей казалось, череп сейчас лопнет.

Милость посмотрела ей за спину, в сторону гостиной, понизила голос и сказала:

— Это все миф. Жестокий, опасный миф, созданный, чтобы контролировать нас. Люди верят в это, потому что их приводит в ужас мысль о смерти. Вот почему ты веришь в это, почему я старалась поверить какое-то время — но кровь невинных не сохранит тебя живой. Ничто не сохранит. В конце концов все умирают. Это часть жизни. Необходимая часть. Если бы люди не умирали, нас стало бы слишком много в мире. Мы должны умирать, чтобы другие могли жить, как ты не видишь?

— Все что я вижу, это больного человека, слишком напуганного, чтобы открыть свой разум и принять необычный образ жизни, — огрызнулась Любовь.

Глаза Милости затуманились. На губе задрожала слеза.

— Мне жаль тебя, очень жаль. И это все моя вина. Если бы я не привезла нас сюда много лет назад…

— Если бы ты не привезла нас сюда, жизнь была бы бессмысленной. Благодаря Спасителю, жизнь обрела смысл. Почему ты не можешь этого понять? Разве ты не хочешь жить вечно?

Милость безучастно рассмеялась.

— И становиться все старше и старше и все более хрупкой до тех пор, пока не смогу и пальцем пошевелить?

Любовь нахмурилась.

— Нет. Это не так работает. Посмотри на Спасителя: он старый, но выглядит моложе своих лет. Намного моложе, и он полон жизни. Так действует чистая кровь.

— А что будет через пятьдесят лет? Шестьдесят? Семьдесят? Ты правда веришь, что кровь детей может предотвратить старение?

Любовь провела языком по деснам. Она редко думала об этом. Считала бесполезным занятием. Ее раздражало, что мама пытается пробить дыры в ее логике. Какое право она имеет нападать на ее убеждения?

— Думаю, тебе надо уйти, — сказала она.

К ее удивлению, мама кивнула. Она посмотрела ей в глаза и сказала:

— Да. Ты права. Думаю, надо.

Любовь смотрела, как она хромает прочь из дома. Ей не было грустно. Ее щеки раскраснелись от гнева, но облегчение ослабило давление в груди. Милость слабая. Всегда была слабой. Она никогда не понимала пользы чистой крови. И никогда не поймет.

Любовь подождала, пока успокоится сердце, потом вернулась в гостиную и села на свой стул.

— Не обращай на нее внимания, любимая, — сказал Спаситель, наклоняясь, чтобы погладить ее щеку. — Мы испробовали все возможное, чтобы показать ей смысл. Теперь мы только можем дать ей время подумать. Дать ей самой сделать выводы.

Любовь нахмурилась.

Усердие покачал головой. Его ноги беспокойно подергивались.

— Я знаю, она твоя родня, но она не с нами. Она должна уйти.

Спаситель сердито глянул на него:

— Нет. Кровь есть кровь. Не искушай судьбу.

— Иногда мне кажется, что он прав, — пробормотала Любовь.

— Может, вернемся к делу? — сказал Благородство.

Все кивнули. Любовь была благодарна ему, что сменил тему. Нельзя поддаваться эмоциям. Если она позволит себе пойти по этому пути, то не будет достаточно сильной, чтобы участвовать в этих собраниях, а тем более принимать непростые решения, которые ей надо принимать. А это собрание чрезвычайно важное. В определенной степени от решения, которое они примут, и от его последующего исполнения зависит жизнь или смерть общины. В ближайших городах и деревнях уже шепчутся о «Вечной жизни». В негативном ключе. Неведение порождает страх, а страх порождает слухи. Спаситель подал идею распространять слово, привечать больше людей, но Любовь считала, что это неудачный подход. Опасный. Люди должны приходить по собственному желанию, свободными от предрассудков. Мир состоит из лицемеров и циников, люди слишком боятся открыть глаза, сердца и умы альтернативному образу жизни. А подверженные страху опасны.

— Значит, договорились? Освободим девочку? — спросил Благородство.

— Да. Я с радостью этим займусь, — откликнулся Усердие. Он старался скрыть свое нетерпение, но оно ясно читалось в его диком взгляде.