Феликс сказал, что это научные данные, но у ученых тоже семь пятниц на неделе! То вино полезно, то вредно, то кофе хорошо для мозга, то плохо для сердца… С ними не соскучишься, с учеными! Так возможно, что Арс действительно гей и действительно способен переориентироваться? Или он бисексуал, — но до сих пор не подозревал об этом… И сейчас вообще ничего странного не происходит — ей все примерещилось, никакой он не манипулятор?!

— Ну, еще глоточек, вдруг ты не распробовала?

— Да ладно тебе, — засмеялась она с облегчением: вдруг все стало по-прежнему, рядом с ней ее милый дружок, с которым ей всегда было так хорошо!

Лия отпила и покачала головой.

— Твой все еще лучше?

— Ага.

— Ладно. Когда станешь моей женой, кофе по утрам будешь готовить ты.

И Арсений поставил коробочку с кольцом на стол.

…Нет, ничего не стало по-прежнему! Эта коробочка с кольцом, тихо стукнувшаяся о столешницу, — как точка в конце предложения. Жирная точка, не предполагающая дальнейшего обсуждения.

То есть ее никто не спрашивает. Ее мнение неважно, не считается, не учитывается.

— Но я не тороплю тебя с решением, — произнес Арсений любезно. — Ты сказала, что тебе надо подумать… У тебя есть столько времени, сколько пожелаешь. Однако… А, тосты я так и не положил! Одну минутку, сейчас…

— Я не хочу тосты.

— Как скажешь… А я съем. Так на чем я остановился? Ах, да. Какое милое слово «однако»! Оно не столь категорично, как «но», ты со мной согласна?

Куда делась та наивность, которая так трогала Лию; куда делся взгляд, полный нежности и обожания? Теперь он совсем не был похож на «голубого» — лицо стало по-мужски жестким, в нем появилось что-то циничное.

— Что ты так напряглась, Лия? Может, все-таки съешь тосты?

— Закончи фразу.

— Неужели я тебя напугал, милая? Даже губки побледнели, смотрю. Обычно они у тебя такие, будто ты малиной лакомилась. Сочные, сладкие… Кстати, не успел сделать тебе комплимент: ты очень хороша без макияжа. Немногие женщины могут этим похвастаться.

— Закончи фразу, Арс!

— Я смотрю, ты кофе допила… А еще говоришь, что он плох, проказница! — Он посмотрел на часы. — Еще тридцать секунд, и…

— И что?

— Дай-ка чашку отодвину, а то лоб разобьешь… Двадцать, пятнадцать…

Лия не успела понять, что произошло. Голова закружилась, отяжелела, будто в черепной коробке все уплотнилось… И Лия гулко стукнулась лбом об стол.

Боли она не почувствовала. «Хорошо, что Арс чашку отодвинул…» — все что успела подумать она перед тем, как провалиться в черноту.

— Алексей Кисанов, слушаю вас.

— Алексей Андреевич, это Феликс.

— Феликс Федорович! Какими судьбами?

— Мне нужна ваша помощь… Срочно. У меня беда.

— Сможете приехать ко мне в офис? Это на Смоленской.

— Буду через час.

— Одну минутку… — Феликс услышал, как детектив велел кому-то отменить запланированную встречу. — Жду вас. Кажется, вы никогда не бывали у меня? Все больше я у вас в лаборатории, а? Записывайте адрес…

…Когда за Лией закрылась дверь, щелкнув замком, Феликсу показалось, что это у него в груди щелкнуло сердце. Щелкнуло, закрылось и так и останется.

Лия, солнечный зайчик, воздушный шарик, как ты могла?!

Репейка, дружочек мой маленький, прости меня, прости…

…От тяжких дум он очнулся уже на закате — дом напротив слепил огненными стеклами. Очнулся, словно из душной резиновой палатки выпутался, выбрался на воздух… В квартире до сих пор витал аппетитный запах жаркого, которое приготовила Лия.

Лия, Лия, Лия…

Он бережно завернул уже остывшее тельце Репейки в самое красивое свое полотенце, положил в сумку и отправился обратно к себе в больницу, откуда приехал домой всего несколько часов назад… В отделении патанатомии был небольшой инсинератор[9], и он решил кремировать Репейку в нем.

Отделение уже опустело, последние сотрудники ушли. Феликс включил инсинератор, вытащил тело Репейки, положил на стул, сел рядом в ожидании, пока печь разогреется до нужной температуры… Потом достал медицинский спирт, отлил в стакан, разбавил, выпил…

Если существует рай для зверей, то его маленький дружочек туда обязательно попадет…

Он снова отливал, разбавлял, пил. Репейку он так и не кремировал. Рука не поднялась.

В какой-то момент, когда мозги еще не окончательно заиндевели от алкоголя, он встал, пошатываясь, и положил тельце Репейки в холодильную камеру. И даже сообразил, что нужно печь выключить.

Проснулся он рано, до прихода сотрудников. Голова, кто бы сомневался, раскалывалась. Феликс оставил записку Александру Моисеевичу — сказался больным — и отправился домой — то ли спать, то ли пить…

Два дня он пил и спал. На третий собрался и поехал на работу. Пораньше, до прихода сотрудников.

Он вынимал окоченевшую Репейку из холодильной камеры, как вдруг его стукнуло. Стукнуло капитально, он даже остановился, замер. Трупное окоченение!

Он вспомнил: вынимая тело Репейки из своей сумки, он отметил краем сознания — профессионального сознания! — что ригидность мышц сильно продвинулась. Вспомнилось и то, что оное окоченение — но еще в начальной стадии! — было зафиксировано оным сознанием в тот момент, когда он вытащил кошку из-под кровати. Тогда душевное потрясение помешало работе разума, не позволило ему сделать правильные выводы…

Но вот они, вот: Репейка была убита не меньше чем за три часа до прихода Феликса домой. А Лия в его квартире появилась всего лишь за час с небольшим до него!

ОНА НЕ МОГЛА УБИТЬ РЕПЕЙКУ!

Как только ему пришла в голову эта чудовищная мысль? Лия — убила?!

Нет, конечно же нет!!!

Только…

Кто же тогда убил Репейку?!

Ему хотелось немедленно, сейчас же позвонить Лие, извиниться, покаяться, попросить прощения. Но час был слишком ранний… К тому же следовало уточнить диагноз. Внешне все выглядит как удушение, но мало ли. Некоторые яды, к примеру, вызывают удушье, так что не следует полагаться на внешние признаки. Надо предположение превратить в факт.

И Феликс решил сделать вскрытие.

В прозекторскую заглянул Александр Моисеевич, сверкнул очками.

— Феликс Федорович, приветствую! Как здоровьице? Э-э-э… У меня со зрением проблема? Или это кошка?