— Лежал, — охотно согласился Всеволод Иванович.

— Потом вдруг исчез.

— Валентиныч утверждал, что так и было.

— И что ваш Валентинович стал делать, в милициюсообщил? — допытывалась я.

— Валентиныч решил, что торопиться не следует, у негодела поважнее были, а когда освободился, оказалось, что труп лежит на месте.Так что Валентиныч только удивился, что труп таким подвижным оказался.

— А вы сами что об этом думаете?

— Честно? Думал, Валентинычу спьяну привиделось, но тутодна загвоздка. Не придумал все это мой коллега, потому что за время своегоотсутствия труп лишился кисти руки.

— Что? — в два голоса завопили мы.

— Да. Обнаружили это только утром.

— И что?

— В каком смысле?

— Куда делась эта кисть?

— Понятия не имею. По крайней мере, мы ее не нашли.

— Возможно, чья-то глупая шутка, — вздохнулВсеволод Иванович и вдруг заявил:

— Зря я эту историю рассказал, хотел пошутить, авыходит, уже не смешно.

— Я что-то не пойму, — нахмурился Юра, —человек, то есть труп, лишился руки, и что, никакого следствия?

— Отчего же, — обиделся Всеволод Иванович, —мы как положено заявили, а нам сказали: не морочьте голову. Бомжа зарыли — ивесь сказ, никому его рука не интересна. Вот если б ее нашли…

— Тогда что?

— Ничего. Могли бы узнать, кому и зачем онапонадобилась.

— Та-ак, — вздохнул Юра, — а с Валентиновичемэтим поговорить можно?

— Нельзя. Два дня назад у него случился инсульт, сейчасв больнице. Надеемся, что выкарабкается, но в реанимацию вас не пустят. К томуже вам лучше с Петраковым поговорить, с дежурным санитаром. Сдается мне, онопропаже больше Валентиныча знает.

— Почему?

— Часто пребывает в белой горячке, а тогда людямзанятные фантазии являются.

— Странное здесь у вас, однако, место, — неудержалась я.

Всеволод Иванович согласно кивнул, а Юра спросил:

— Где найти этого Петракова?

— Сегодня у него выходной, но вы скорее всего застанетеего дома, он отлучается только за бутылкой. Живет рядом, восьмой дом, квартирыне помню, у соседей спросите.

Петраков сидел на скамейке возле подъезда в компании псанеизвестной породы и что-то внушал ему, грозя пальцем. Пес слушал, время отвремени зевая.

— Вы Петраков? — приблизившись, спросила я.

— Петраков, — помедлив, ответил он, прищурил одинглаз, мотнул головой и спросил:

— А вам чего?

— Мы из милиции, — со вздохом сообщил Юра, сунувему под нос удостоверение. Появление данного документа произвело на Петраковапрямо-таки целебное действие, он выпрямился, разлепил глаз и посмотрел на насвполне осмысленно.

— Слушаю вас очень внимательно, — сказал онцеремонно.

— Нас интересует труп, — влезла я, — тотсамый, что куда-то исчез, а потом вернулся без кисти левой руки.

— Так ведь… — начал Петраков, переводя взгляд с меня наЮрку.

Мой напарник вдруг посуровел и, наклонясь к лицу Петракова,зловеще прошептал:

— За осквернение трупов статья полагается. До трех летлишения свободы.

— Да вы что, — охнул Петраков. — Да я… огосподи… я пальцем его не тронул, зачем мне его рука? У меня и в мыслях… вотсволочи, верь людям после этого…

— Вы нам про людей расскажите, — вкрадчивопредложила я.

— Про каких? — испугался он.

— Которым верить после этого нельзя.

— После чего? Так ведь никому…

— Не пойдет, — перебила я сурово, — насконкретные люди интересуют. Так что если три года лишения вам не подходит,рассказывайте.

— Ох, как нескладно-то, — принялся бормотатьПетраков, раскачиваясь и постукивая себя по колену.

— Ты, дядя, не дури, — заговорил Юра, — мы ктебе по-хорошему, выкладывай все как есть без протокола, а начнешь ванькувалять, я тебе махом…

— Понял, — с готовностью кивнул Петраков, —без протокола я пожалуйста, я даже с удовольствием. Я, можно сказать, сам впереживаниях и рад грех с души снять, потому что хоть виноватым себя нечувствую, если только самую малость, но грех, как ни крути, мой. Хотя еслиразобраться по существу, так покойнику все равно — с рукой или без руки… Вотмне, к примеру…

— Поехали в отделение, — заявил Юра. Петраковвыставил ладонь и изрек:

— Уже готов покаяться. Сей момент. Только с силамисоберусь. Значит, дело было так. — Он вздохнул, с болью душевной посмотрелна нас и продолжил:

— Дежурим мы, значит, все тихо, спокойно… Неужто запокойника три года дают? — нахмурился он. — Ведь мертвый и…

— За осквернение трупа. И давай к делу, у меня время —деньги, а терпение не железное.

— Понял. Так вот. Все как обычно, вечер, трупик этотлежит себе в уголке, других-то не было, и слава богу, а то ведь бывает друг задружкой везут, глаз не сомкнешь, а тут вечер спокойный выдался и мы сВалентинычем вздремнули чуток, а часам к одиннадцати я покурить вышел, вдругподъезжают на джипе двое, морды — во, и сразу ко мне. Я гадаю, откуда их чертпринес? Ихнего брата в тот день не поступало, и мужичок в углу явно не из этих,бомж, одним словом. Они мне: «Здорово, дед» — и с ходу так: «Хочешь стольник?»Я спокойно отвечаю: «Смотря за что». А тот, что помордастее, мне и говорит: «Унас тут спор вышел… Вон Андрюха божится, что с мертвяком в одной комнатезапросто всю ночь пересидит и без водки. Жмурики у вас есть?» — «Как не быть, —отвечаю, — имеются, правда, сейчас в единственном экземпляре». —«Мужик или баба?» — спрашивают. Отвечаю: «Пол мужской», а мордастыйобрадовался: «Это, — говорит, — хорошо, с мужиком как-то спокойнее.Ну что, дед, пойдем?» — «Ну, пойдем», — отвечаю, а сам думаю, каких толькочудаков на свете нет, а мордастый мне водки две бутылки в руки — раз. Я их иповел.

— Они в морге вдвоем были? — спросил Юра,которого, судя по всему, история очень увлекла.