дела складывались неплохо: я был единственным приезжим из России, так еще и из детского дома – все это создавало вокруг меня неясную ауру привлекательности для других ребят, особенно для девчонок. Лаура, Леа и Люси (типа самые красивые девочки седьмого класса, которые называли свою гламурную группировку 3L) подходили ко мне почти каждую перемену, томно закатывая глаза и улыбаясь перемазанными блеском для губ ртами:

– Ну как твои дела, Гощиа? Тебе нравится у нас?

– Да. – Мне не очень-то хотелось болтать с ними, они были не такими, как Вика, просто глупые пустышки.

– А расскажи что-нибудь про детский дом, там было очень плохо?

– Я ведь уже рассказывал.

– Ну расскажи что-нибудь еще, ну, Гощиа, ну интересно же!

Когда они говорили, я даже не разбирал, кто есть кто. Они казались мне единым организмом: большим розовым трехголовым монстром.

В таких случаях, сам того не понимая, меня спасал Калеб. Заметив, что я говорю с группировкой 3L, он был тут как тут:

– Привет, девчонки! – И небрежно облокачивался плечом на дверцу шкафчика – выглядело уж слишком нарочито.

3L снова закатывали глаза, но уже не томно, а раздраженно, и отходили от нас. Никому не хотелось разговаривать с Калебом – из-за его родителей. И если большинство предпочитали травле игнорирование, то двое громил из восьмого класса – Итан и Джейсон – здорово ему надоедали: обзывали, зажимали в коридорах, плевали в еду, выкидывали его одежду в мусорное ведро, когда у нас была физкультура. Однажды утром мы пришли в школу, а у Калеба через всю дверцу шкафчика несмываемым маркером написано: «Faggot». И что вы думаете, кого заставили отмывать эту надпись? Калеба! Он тогда сказал соцпедагогу:

– Это ведь не я написал.

– Да, – согласился тот темнокожий мужчина в коротких штанишках. – Но я ведь не знаю кто. А отмыть надо.

– Это сделали Итан и Джейсон.

– У тебя есть доказательства? Нет? Ну вот и все.

Посмотрев ему вслед, я задумчиво произнес:

– Как будто и не уезжал из батора.

Калеб, взяв ведро с мыльной водой и тряпку, любезно предоставленные уборщиком, хмыкнул:

– Тебя-то здесь все любят.

– Может, тебе не стоит это так демонстрировать?

– Что демонстрировать?

– Ну так лезть к девчонкам. Это всех смешит еще больше.

– Мне правда нравится Лаура.

– Как ты их отличаешь?

Калеб отбросил тряпку и хмуро посмотрел на меня.

– Тебе не понять, что значит любить ту, с кем никогда не сможешь быть.

Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться: мы точно о Лауре?

Но Калеб был не прав: я прекрасно его понимал.

В феврале мы с Викой впервые связались друг с другом по скайпу – к этому моменту она уже официально жила в семье Бориса Ивановича и тети Оли. Мы болтали почти три часа: сначала я рассказал ей про Америку, Анну и Бруно, Калеба, школьную жизнь, ну и про то, что я теперь «Гощиа» и «Гиоги». Потом она рассказывала, как устроилась в семье, перевелась в гимназию, начала ходить в кружок для юных журналистов, заниматься бальными танцами и «активной гражданской деятельностью».

– Чем-чем? – переспросил я.

– Активная гражданская деятельность, – повторила Вика, как ни в чем не бывало.

– Это как?

– Это когда тебе не плевать на свои права. И вообще на права человека.

– И что же ты делаешь?

Вика будто бы смутилась:

– Вообще… Я об этом и хотела с тобой поговорить.

Я еще ничего не понял, но меня уже окатило неясным чувством тревоги.

– О чем?

– Мы хотим рассказать о карательной психиатрии в детских домах.

– Кто «мы»?

– Я… и мама с папой мне помогают! Но мы нашли независимые СМИ, и, если найдем героя, который будет готов рассказать, как его в наказание положили в психбольницу, этот материал опубликуют.

Мне стало ясно, к чему она клонит.

– Вика, я не могу…

– Просто я больше никого не знаю.

– Я понимаю, но я не могу.

– Почему?

– Потому что меня вывезли обманом. Об этом могут узнать, если я буду лишний раз светиться.

– Обманом?

– Ага. Похоже, родители кому-то заплатили. Это нарушение закона. Даже нескольких.

– Ого… – только и произнесла она, резко помрачнев.

Мне пришла в голову одна мысль, которую я высказал раньше, чем успел обдумать:

– Я кое-кого знаю, кто может помочь.

– Да? – тут же подсобралась Вика. – Кого?

– В Стеклозаводске два детских дома. Вот во втором, не в нашем, есть парень, его зовут Эрик. Фамилию не знаю, но наверняка он там один. Моего возраста, может, на год старше. Очень умный, у него не мозг, а энциклопедия. Я думаю, он согласится.

– Но нас же не пустят в детский дом брать интервью на такую тему, – справедливо заметила Вика.

Подумав, я сказал:

– Ну вы не говорите, что это для интервью. Пусть твои родители сначала просто с ним познакомятся, как для усыновления. А уже с ним лично договоритесь, как это провернуть. Обманите тоже.

– Какие-то нечестные методы борьбы, – заметила Вика.

– Других у нас нет.

Она, взяв ручку, записала прямо на руке.

– Эрик, да? А второй детдом – это, наверное, за Лесозаводом…

– Расскажешь потом, как прошло? – спросил я, следя за ее движениями.

– Конечно!.. Ой, мама зовет. Ну все, давай, еще созвонимся! – И она, на секунду подвиснув, исчезла с экрана ноутбука.

За миг до этого я отчетливо увидел имя «Эрик» на ее запястье, когда она поднесла руку, чтобы отключить звонок на планшете. Почему-то мне грустно подумалось: она будет с ним. Не знаю даже, откуда пришла такая мысль.

* * *

В следующий раз, через неделю, я говорил с Викой и Эриком одновременно. Только вернулся из школы, с элективных занятий по бейсболу (Калеб уговорил ходить вместе с ним), как услышал мелодию скайпового звонка. Поднял крышку ноутбука – там фотка Вики на весь экран. Как это обычно со мной бывает при мысли о ней, я разволновался и дрожащим курсором нажал на зеленую трубку.

Она была не одна. Следом за ее радостным «Привет!» послышалось куда более холодное, от Эрика:

– Здравствуй.

– Привет… – неуверенно ответил я, присаживаясь на крутящийся стул.

– Что это на тебе? – спросил Эрик.

– А?.. – Я оглядел себя – на мне была полосатая бейсбольная рубашка с порядковым номером на груди – 34 (а на спине было написано: Voronov). – Это бейсбольная форма.

– Нравится в Америке?

– Вполне.

– Я не удивлен, – непонятно ответил он, и мне почему-то стало стыдно за свой ответ.

Вика, почувствовав напряженность в разговоре, весело заговорила:

– А у нас сегодня журналисты были, Эрик дал интервью! Сказали, что на следующей неделе выйдет материал.

– Здорово, – бесцветным ответил я. – Скинешь потом?

– Ага.

Мы неловко замолчали, разглядывая друг друга через пиксельные квадраты. Я даже порадовался, что связь не очень, –